— У меня свои пути, — ответила женщина. — Меня твой… меня теперь Бог поведёт. Прощай, может, ещё свидимся.

Кухня темнела закопчённым потолком, отсвечивала ярко пылающей печью, гремела посудой, шуршала шорохом берестяных коробов с припасами, стуком ножей о деревянные доски. Метались поварята, подгоняемые криками и подзатыльниками поваров, исполняющих обычный наказ — княжеский ужин. Все поглядывали на Грубера, старшего повара — в настроении ли, трезвый ли сегодня? Словом, жизнь шла своим чередом.

— Тащите тура, что утром привезли, — заорал Грубер, огромный мужик, с животом, вываливающимся из широкого пояса, застёгнутого на последнюю дырку. Чёрные усы свирепо топорщились в стороны, скоблёный подбородок синел пробивающейся щетиной. Белый колпак свисал набок — волосы прибирались, чтоб в княжескую еду не насыпались насекомые. Мясник, сидевший на колоде, бросился к дверям, распахнул их ногой, тихо ругаясь в бороду: «Разорался, прусс проклятый…». Однако скорости не сбавил, схватил за шкирку двух поварят, собирающих на дворе щепу для растопки, потащил в сарай, где на крюках висели окорока и филей дикой коровы, а в корытах мёрзла требуха и лохматая шкура животного. Поварята сняли огромный кусок мяса, пыхтя и сгибаясь в коленках, потащили его на кухню. В жарком дымном помещении работать было намного приятнее, чем на морозе. Невзирая на подзатыльники. И лишний кусок иногда перепадал — бедным городским семьям жилось несладко, пристроить мальчика в поварню считалось большой удачей.

Повара хватали куски мяса, обрезали мякоть, присыпали сушёными зёрнами тмина и аниса, кидали на сковороду, в желтеющий лук. Сало шипело, стреляло раскалёнными брызгами, громко скворчало.

Грубер неспешно подошёл, схватил голой рукой кусок недожаренного мяса, сморщился, подкинул пару раз на ладони, начал рвать белыми здоровыми зубами — во все стороны брызнула кровь. Для улучшения вкуса поварята уже крошили морковь, кинули укроп, листья хрена. Грубер достал из шкафчика мешочек соли, насыпал горсть в кипящий соус, помешал деревянной ложкой. Повернулся, заорал, чтобы в закипающий котёл опускали осетра — его надрезали, вынули потроха, плёнки, горькую печень, чёрную икру в прозрачной кишке засунули назад, в котёл рыбу опустили целиком.

Дверь заскрипела, в тёмное помещение просунулась лысая голова, внимательные глазки цепко осмотрели работающих людей — не отлынивает ли кто, не ворует ли княжеское добро путём наглого пожирания оного? Грубер неспешно поклонился, утёр рукавом капающую с толстых губ мясную кровь — его досмотр не касался.

— Здравие господину Долгодубу! — гаркнул он так, что поварята, переворачивающие на сковороде жаркое, подскочили, а стряпуха, месящая тесто, взвизгнула. В голосе старого прусса слышался отчётливый акцент — так говорили люди за дальними берегами Чудского озера, чужие, немцы.

— Сейчас принесут посуду, подавай первую смену! Закуски, мясо тащи! Я вас! — тонко закричал лысый Долгодуб, грозя усатому повару худым кулаком.

— Всё будет гут, хорошо! — захохотал Грубер, нисколько не боясь дворецкого, или кастеляна, как он называл его на свой лад. Причиной смелости было частое совместное распитие пива, которое Грубер умел варить совсем неплохо. А вот пить его было не с кем — только что с Долгодубом, человеком пришлым, как и Грубер. Местные мужики пили медовуху. Сладкую. Тьфу!

— Только быстрее, дружина гуляет! — повторил дворецкий. — Потом неси рыбную перемену!

— Давайте ендовы под мясо, братину под бульон! Караваи вынимайте из печи! Пироги с грибами ставьте на огонь! — подзатыльники посыпались во все стороны, кухонные люди забегали с утроенной энергией.

— Сейчас гридни придут, с блюдами! — с этими словами Долгодуб исчез в облаках пара.

«А мяса маловато будет», — угрюмо почесал нос Грубер. — «Уж больно много развелось княжеской родни и приживал, запасов не наберёшься! А сегодня и дружина пирует…»

Повар сел на колоду, смахнув огромной ладонью мясные крошки, задумался. Хотелось пива и бабу, да хоть Мину, бывшую придворную девку. Она давеча мигала на лестнице, надо бы посвистеть ей вечером, может, выйдет ночью во двор.

Пир в избушке продолжался до полуночи — Коттин рассказывал свою историю от прихода в Чудово до сегодняшнего дня, умолчав про судьбу мальчика. Он периодически подмигивал Стефану, чтобы тот ненароком не ляпнул чего лишнего. Яга же не стала расспрашивать, что случилось с его спутником, посчитав, что раз Коттин сигналит своему человеку, значит, мальчика нет в живых, и странник не желает говорить об этом.

— Выходит, ты встретил Стефана в лесу, во время похода, и позвал в свою дружину?

— В какую такую дружину? — удивился бывший Кот. — Мы идём тихо, кушаем ягодки с кустиков, зайчиков ловим.

— Знаю я тебя! Неужели, ты за прошедшие века переменился? Да никогда не поверю! Вот скажи мне — ты девушку из деревушки, зачем прихватил? Пожалел сироту?

— Так и есть, Славуня, — сказал, поёжившись и опустив глазки, Коттин. — Жалко её, погибнет в лесу.