— Пусть позлятся. Дроу, когда бесятся, от злости разум теряют.

— Ну да, зато и искать будут со всем рвением.

— Ладно, все собрал?

— Да, в общем. Сейчас еще вот эти шмотки заберу.

— Тогда пошли.

Сказать это оказалось легче, чем выполнить. Залезть на чердак для оглушенных вяжущими заклинаниями оказалось очень непросто, особенно трудно пришлось с толстяком. Лестницы-то не оказалось, а с поставленного на стол стула подтянуть свою тушу ему не выходило. Пришлось перекидывать через балку веревку и спускать с чердака в виде противовеса тяжеленный короб с песком, каковой по городскому уложению обязан был иметь против пожара каждый домохозяин, и каковой наконец-то пригодился, хоть и иначе.

С грехом пополам пробрались по запутанному лабиринту этого чердака, потом чердака соседнего дома, спустились на какие-то темные задворки, заваленные всяким хламом, там обеспокоенный чем-то воин поспешно наложил новые обличия — и Галяэль не без удивления увидела, как толстый Шорг превратился в не менее толстую человеческую бабищу. Сынок заботливо напялил на отца громадных размеров грязное платье, накинул на папашу очень потрепанный платок бурых цветов и толстяк теперь стал вылитой базарной торговкой. Экка получила себе облик весьма некрасивой человеческой девчонки, немытой и конопатой впридачу, и соответствующее платьишко, себя Галяэль видеть не могла, но судя по тряпкам, которые ей подал с ироничным поклоном воин со странным именем, она тоже стала человеческой самкой из нижних слоев городской бедноты. Ношеные тряпки даже в руки брать было неприятно, но выбирать не приходилось. Утешало только то, что воин и юнец после переодевания и быстрой работы воина над новым обликом оказались кошмарного вида нищими старушенциями самого гадкого облика.

— Кинжальчик мой любезный верни! — заявила конопатая замарашка голосом Экки.

— Потом — неожиданным мужским баритоном ответила ей ветхая старуха.

Вторая старушенция захихикала, но харя ее осталась совершенно недвижимой.

— Не хочу тут магией светиться, делаю только накладные рожи, ничего другого, потому не разговаривать. Не корчить гримас. Не привлекать внимание! Идти тихо, спокойно. Мы с Блуднем прикрываем. Все, тронулись — и воин отодвинул в сторону широкую трухлявую доску забора. Толстуха со стоном протиснулась боком, Галяэль попыталась скользнуть легко, но не получилось. А еле волочившая ноги Экка и вовсе шлепнулась, зацепившись за перекладину.

Проулок был грязным и пустым, только на углу сидел в луже и мычал что-то невразумительно пьяный оборванец. Ловкие старухи просочились сквозь дыру и заковыляли впереди. Шагах в десяти, немного слишком уж уверенно, не по старушачьи.. Остальные, охая и хромая на обе ноги поплелись следом. На то, чтобы просто переставлять ноги, уходили все силы, и потому эльфийка не смогла бы потом рассказать, где и как они шли.

А шли долго и какими- то кривыми улочками и переулками, пару раз спускались. Пару раз взбирались куда-то по узеньким ветхим лестницам. Прохожие совершенно не обращали внимания на затрапезных путников, благо большая часть из них были одеты так же и выглядели схоже. Раз попался городской стражник, да еще вроде вдали мелькнул спешивший куда-то патруэль дроу, но далеко — и пути были в разные стороны.

Когда Галяэль уже с ног валилась, наконец-то шедшие впереди старухи шмыгнули в дверцу–калитку, трое шедших следом последовали примеру и оказались в чистеньком маленьком дворике. Опрятная такая бедность — вот что первым делом пришло в голову эльфийке, когда она со стоном села прямо на землю. Толстуха рядом просто свалилась плашмя. Ее лицо сползло, словно ставшая жидкой маска, и теперь рядом с лекаркой лежал одетый в нелепый бабий наряд Шорг. Трактирщик был в полуобморочном состоянии, бледно–серый с бескровными губами.

Старуха, меняя свою физиономию на смазливую мордашку Блудня кинулась к лежащему, приподняла голову.

— Кинжальчик верни — проскрипела неугомонная Экка. Эльфийка хотела было цыкнуть на служанку, но сил не было на это вовсе.

— Придется еще поднапрячься — безжалостно заявил воин, уже стянувший с себя тряпки старухиного наряда.

— Сил нету вовсе — отголоском, тенью голоса просипел толстяк.

Галяэль хотела кивнуть, но не получилось.

— И все-таки придется. Сам не хуже меня знаешь — хвосты надо рубить.

— Ох — жалобно проскрипел трактирщик.

Идти сразу не получилось, около часа приходили в себя, с помощью воина и юнца заползя в дом, потом чуточку отлежались, хлебнули вязкого настоя из черной бутылочки, которую воин достал, словно великую драгоценность — и почувствовали себя немного лучше. Теперь с другого конца переулка вылезла помятая компания из четырех похмеьных мужиков–забулдыг и одного пацана, который верно пытался отвести одного из пропойц видимо домой. Зрелище, верно, такое привычное для этих мест, что никто и взглядом не удостоил, а подобные компашки навстречу попались дважды. Трактиров и кабаков тут действительно было много.

Играть не понадобилось — Шорга и эльфийку действительно шатало, вот Экка неожиданно быстро оправилась от заклинания и потому оживала на глазах. Куда и как шли теперь, Галяэль вообще не поняла, все силы были — не упасть.

Упала она уже только тогда, когда воин сел на лавку в мрачноватой, заброшенного вида комнатушке и сказал:

— Дошли! Теперь можно в себя приходить! Если я все правильно понимаю — здесь они нас не найдут точно!

Спрашивать сил не было, поэтому Галяэль только посмотрела вопросительно.