— Тысяча девятьсот шестьдесят пятого года рождения, проживаю на улице Рябиновой, 2, работаю заведующей центральной городской библиотекой. Достаточно таких сведений или надо что-то еще?

— Знаете, с вами легко и приятно общаться. Хотя я…

— Хотя вы опасаетесь умных и проницательных женщин. Могу успокоить — я вовсе не такая умная и проницательная, как вам отчего-то показалось. Мне кажется, что я только и делаю, что совершаю разнообразные глупости — большие и маленькие.

— Будем считать, что вы меня успокоили.

— Нет, правда. И об одной такой глупости я намерена рассказать. А еще хочу сказать, что мне с вами тоже легко и приятно общаться. Вот.

— Ну, здесь вы, Грушина Ксения Юрьевна, само собою, слукавили, но — все едино спасибо.

— Нет, правда…

— Эх!.. Ладно, поехали дальше. Рассказывайте о совершенной глупости.

— Я не знаю, с чего начать…

— Тогда следуйте золотому правилу — начинайте с начала.

— С начала… Да, пожалуй, так будет лучше. С начала. Но знаете — это самое начало может быть долгим и довольно-таки путаным…

— Ничего: долгое — сократим, путаное — распутаем.

— Мне нравится ваш оптимизм.

— Это, Ксения Юрьевна, не оптимизм, это — профессиональный опыт. Я только то и делаю, что каждодневно распутываю запутанное…

— И жизнь ваша по этой причине также должна быть похожа на запутанный моток пряжи… Так почему-то всегда бывает. Ну, почему вы молчите?

— Я онемел от вашей проницательности.

— Вы не очень-то похожи на сыщика, да еще и знаменитого. Во всяком случае, до сих пор у меня о сыщиках было несколько иное представление.

— Представьте, что у меня до сих пор несколько иное, как вы выразились, представление о сыщиках. Несмотря на то, что сам я сыщик. Что же касается моей знаменитости… Знаменитых сыщиков не бывает, мадам. Это только в книжках… Впрочем, мы отвлеклись. Давайте начинать: у меня впереди уйма работы!

— Ой, простите…

— Что, опять?..

(Далее на пленке долгое время слышится смех — мужской и женский.)

— Хорошо, я начинаю. Хотя, думаю, после моего рассказа вы начнете думать обо мне очень скверно. Не знаю почему, но мне этого не хотелось бы.

— Искренне обещаю не думать о вас плохо. Во всяком случае, до тех пор, пока не вникну в самую что ни на есть потаенную суть ваших поступков — какими бы они ни были.

— Ну что ж… Я работаю заведующей библиотекой. Есть у меня одна читательница, Раечка Осиповская. Умница, студентка, аккуратистка, одним словом, искреннее и чистое дитя. Помимо того, что она учится, она еще и работает — продавщицей в магазине. А хозяин этого магазина — некто Кривобоков. Тот самый, короче, которого убили.

— Так-так…

— Ну и вот, однажды у Раечки случилась растрата, да притом весьма крупная. Не знаю, как это произошло и кто в том виноват — во всяком случае, не она, не Раечка. Вы понимаете, она просто неспособна на такие поступки…

— Ну-ну…

— Безо всяких «ну-ну»! Вам что, никогда не приходилось видеть порядочных людей?

— Вы знаете, как-то не очень…

— Ну да: особенности профессии.

— Вот именно.

— Тогда поверьте на слово: это очень порядочная девочка. Просто-таки персонаж из девятнадцатого века! А растрата… Да мало ли кто мог ее совершить, а ее, Раечку, в том обвинить! Вы со мной согласны?

— В общем — да.

— Тогда слушайте дальше. Пришла, стало быть, она, то есть Раечка, ко мне в библиотеку, заказала какую-то книжку, села в читальном зале… Вначале-то я думала, что она, как обычно, читает, а только гляжу — э, да она плачет! Что такое, отчего? А я-то для нее как старшая сестра… а какие, скажите, могут быть секреты от старшей сестры? Ну, слово за слово — она мне все и рассказала. Все дело, оказывается, было в той самой растрате, верней, не столько в самой растрате, сколько в хозяине магазина Кривобокове. Ох, и мерзавец же был, наверно, этот Кривобоков при жизни! Хотя, говорят, о мертвом нельзя говорить плохо…

— В милиции — можно.

— Интересно, почему же это?

— Потому, что здесь никогда ни о ком не говорят хорошо. Хорошие люди милицию не интересуют. Как живые, так и мертвые. Итак, отчего же, по-вашему, убиенный гражданин Кривобоков был мерзавцем?

— Знаете, что он сказал Раечке сразу же после этой окаянной растраты? Так, мол, и так, такой растраты тебе век не погасить, но, говорит, имеется подходящий вариант. Если, говорит, ты согласишься на мое предложение, то будем считать, что никакой растраты у тебя не было, никому ничего ты не должна, а будешь понятливой, то, может, еще и заработаешь… Ну, а затем последовало и само предложение. Вы догадываетесь, что это было за предложение?