В Шанхае встреча Востока с Западом приняла в особенности фантастические пропорции. В городе можно было встретить и богатых банкиров, и марионеточных политиканов, и безжалостных солдат, и обуреваемых жаждой наживы гангстеров, и пристрастившихся к курению опиума, и привлекательных женщин, и несчастных тружеников, и отрешенных ученых, и продажных чиновников, и угрюмых грузчиков, и обыкновенных людей; и все они так или иначе сосуществовали в Шанхае. Гигантский мегалополис существовал именно благодаря этой плодородной смеси денег, власти, удовольствий, возбуждения, подкупа и наркотиков. И именно в этом богатом урбанистическом мире собирался жить Сайхун.

Он поселился в дешевенькой гостинице, деля комнату с шестью другими постояльцами, которые приходили и уходили, когда им вздумается. Все свои пожитки он сложил в сундучок, и казалось, что вместе с ними он запер там свое прошлое даоса и аристократа. Он перестал делать какие-либо выводы, отказался заглядывать в глубину вещей. Его личность находилась в состоянии осады, пребывая под властью диктатора, имя которому – молодость.

Как и многие молодые люди, он начал с проб и ошибок. Вначале, стремясь к легким деньгам и желая доказать, на что он способен, Сайхун работал в различных казино дилером по игре в маджонг и домино. Однако вскорости это занятое разочаровало его. После он на некоторое время устроился охранником в курильни опиума и залы азартных игр, вышвыривая разбушевавшихся гуляк и клиентов, которые не желали платить. Это показалось Сай-хуну более интересным. Он превратился в жестокого и хитрого бойца, в арсенале которого были самые разнообразные виды оружия. Излюбленным вооружением у нею был медный кастет. Постепенно Сайхун все больше склонялся к эстетике своих учителей боевых искусств: души противника, пока из глотки у него не хлынет кровь, а язык не вывалится наружу; вонзайся в его ребра, наслаждаясь хрустом ломающихся костей; терзай мышцы врага скручивающими движениями и захватами костей. Наслаждайся его стонами. Жди, пока не услышишь звук лопающихся внутренних органов. Каждый день он питался в уличных забегаловках и ресторанчиках, немного спал у своего закрытого сундучка, а к вечеру выходил во мрак пропитанных опиумным дымом шанхайских улиц, страстно предвкушая какую-нибудь драку, в которой удастся поучаствовать.

Сайхун стал угрюмым и злым человеком с дурным характером, но ему нравилась новая жизнь. Его боялись, и он принимал этот страх почти за уважение. Он делал то, что хотел, и тогда, когда хотел. Никто не осмеливался противоречить Сайхуну, никто не мог его сколь-нибудь ограничить. Тех, кто переходил ему дорогу, юноша безжалостно повергал на землю. Теперь Шанхай стал его сокровищницей. Каменные громады небоскребов казались ему далекой горной цепью; опиумный дымок – поэтической дымкой, алкоголь заменил журчание источников и шум священных рек. Звезды, солнце и луна уступили место неону и лампам накаливания, а роли учителей, служек и новообращенных выполняли тайные осведомители, кабацкая теребень, игроки в азартные игры и потаскухи. Теперь его тело стало храмом, ноги – малиновыми колоннами, а руки – тяжелыми вратами.

Изо дня в день он шел вперед, не останавливаясь ни перед каким вызовом и ни разу не подведя тех, кто нанимал его на работу охранника. Молодой даос перестал даже пытаться понять жизнь и самого себя. Он собирался найти себя на поле брани. Даже осознавая подспудно бродившие чувства, ощущая иекоторые сомнения в правильности своей нынешней жизни, Сайхун даже не допускал мысли о том, чтобы отказаться от возможности поединка. Это был лишь вопрос выживания, и проблема состояла только в том, что либо он ранит противника, либо противник – его. 

Приближалась зима. В Шанхае становилось все холоднее. Понемногу Сайхун начал уставать от жизни в дешевой гостинице, да и от всей беспросветности своего существования. Однажды он решил навестить старого мастера боевых искусств, который в свое время переехал из Пекина в Шанхай.

День, когда Сайхун отправился к Ван Цзыпину, оказался первым снежным днем в том году. Когда слуга провел его во дворик, юноша увидел полуобнаженного мужчину средних лет, который упражнял бицепсы с помощью стальных и каменных гирь. Сайхун восхитился упругими буграми мышц и сосредоточенным взглядом мастера, его мощно вздымавшейся грудью, ритмично выталкивавшей в прохладный воздух легкие облачка пара. Судя по внешнему виду, двухметровая фигура Вана с годами не утратила ни грамма своей стальной силы, но и юмора суровому бородатому лицу за это время не прибавилось.

– А-а, Маленький Второй! Какими судьбами? – спросил Ван, обратившись к Сайхуну по старому семейному прозвищу. Ван был старым другом дедушки Сайхуна и помнил, что мальчик был вторым сыном в семье.

– Я пришел присоединиться к вам. Вы согласны снова принять меня?

– А почему ты не в Хуашань?

– Я спустился с гор, чтобы набраться опыта. На это Ван разразился гулкими взрывами хохота:

– Отлично, отлично. Ради памяти твоего деда я приму тебя. Он бы никогда не простил мне, если бы я отказался присматривать за тобой. Иди за вещами.

– Спасибо, Учитель, – ответил Сайхун. Он сразу почувствовал облегчение. Все-таки что-то в нем было такое, требовавшее учителя – боевых искусств либо духовного. Как он ни старался искать для себя новое, как ни восставал, стремясь к независимости, его поражало внутреннее ощущение спокойствия и уверенности, которое появилось от осознания, что его снова будет направлять учитель.

Ван родился в 1881 году в провинции Хэбэй. Поначалу ни его отец, ни дед не приветствовали увлеченности Вана стилями кулачного боя, даже несмотря на то, что оба они в свое время зарабатывали себе на жизнь, работая профессиональными бойцами, учителями боевых искусств и телохранителями. Ван тренировался по собственной системе, поднимая большие валуны. Постепенно он стал известным драчуном, так что однажды его даже выгнали из родного города, как «боксера-бандита». Это грозило ему перспективой потерять свой талант, ибо стать знатоком боевых искусств без учителя-мастера было невозможно; более того, школа могла дать необходимую технику и даже финансовую поддержку на время обучения, так что одной лишь омы и смелости было явно недостаточно.

Тем не менее благодаря свойственному ему стремлению выделиться, произвести впечатление, Ван в 1901 году смог найти себе мастера. Тогда он гордо демонстрировал толпе зевак свою мощь, голыми руками остановив жернов водяной мельницы. После столь необычного выступления из толпы вышел мужчина и предложил Вану стать его учеником. Ван немедленно преклонил перед незнакомцем колени в традиционном жесте уважения. Так он стал учеником знаменитого стиль Янь Хунсю.

Помимо непременных поединков по канонам тайного мира боевых ис-icyccTB, Ван Цзыпнн был широко известен своими показательными боями с ¦известными зарубежными силачами. За годы оккупации Китая британскими Поисками во время Опиумной войны, унижений со стороны сил Антанты в 1900 и в 1927 году, в период япоиско-китайской войны, в характере китайского народа возник сильный комплекс национальной неполноценности. Бросая вызов иностранцам, Ван превратился в героя. Он принимал любые вызовы на поединок со стороны западных или японских воинов, и подробности этих сражений нашли достаточно подробное освещение в прессе той поры.