К полуночи спину Бориса ломило так, словно его пропустили через камнедробилку, а поясница совсем не разгибалась. Первые два часа он таскал из подвала наверх по два ящика с итальянскими макаронами разом, полагая, что все равно нужно все перетаскать и чем скорее, тем лучше. Его дохлый напарник, Арнольдик, — мужичок серый, безликий что лицом, что нескладным телом — и не думал волочить на горбу удвоенную ношу. В обнимку носил по ящичку, перекуривал, стонал на последних ступенях и дышал, как загнанная лошадь. Требовать от него повышения производительности труда было явно пустейшим занятием.

Но штабель макарон в подвале все же заметно убывал, и Борис решил, что после краткого перерыва вновь начнет таскать по два ящика разом. В такой работе главное — втянуться, превозмочь усталость первых дней, тогда мышцы настроятся на каждодневные нагрузки, организм проведет нужную регулировку, а потом все будет естественно и просто.

Он поднялся на первый этаж и сквозь просторный торговый зал прошел в кабинет своей хозяйки.

Валентина Станиславовна сидела в кабинете одна, и при появлении Бориса весело вскинула голову.

— Ну, как первый день трудов?

— Терпимо. Хотя вместо того, чтоб нам такие деньги платить, проще и дешевле сделать подъемник.

— Нет смысла, Боря. — серьезно ответила она. — Магазин старый, для современной торговли не приспособленный. Начнешь стенки ломать, он, пожалуй, и весь рухнет. Помучайся годик, а я уже присмотрела магазин современной конструкции — и подъемники тебе, и коридоры широкие, и механические тележки купим.

— Понятно. Подожду. Позвонить можно?

— Для тебя Боря — хоть ключ от сейфа.

Она пододвинула ему аппарат.

— Ага. Тем более, что сейф у вас пустой. — ответил Борис, набирая номер, а потом сухо сказал в трубку: — Крыса? Надеюсь, ты спишь не на моем диване?.. То-то… А я вот хребет ломаю, обеспечиваю твое пропитание. И выключи телевизор, я же слышу, что он работает, а тебе всенародные зрелища не положены! Пришибу!.. Все, замолкни и не разговаривай до утра! Лимит твоего словоблудия исчерпан! Никто не звонил? О’кей, переходи на режим молчания.

Он положил трубку, сделал вид, что не замечает недоумения в глазах Валентины Станиславовны и бросил недовольно:

— Ну, а напарника мне сменить нельзя? Этот Арнольдик какой-то квелый, в другом ритме работает.

— Малахольный, Боренька, это правда. Но других нету. Арнольдик еще один из лучших. Хоть не особенно выпивкой увлекается, и то счастье… Ты найди парочку надежных парней, а я бригадиром тебя сделаю.

— Слишком стремительная карьера получится, Валентина Станиславовна, — усмехнулся Борис. — И слишком вы мне доверяете. Сейф все же не такой уж и пустой.

Она оглянулась через плечо на открытый сейф и засмеялась.

— На этот объем наличности такой орел, как ты, не покусится! А когда там серьезные суммы будут, так нам с тобой здесь ночевать придется. Я на диване, а тебе раскладушку принесу. И посторожим, и выспимся. За дополнительное вознаграждение, понятно.

— Лучше у мужа под боком спите. Я на такую ночь Аркадия позову, он тоже в лагерях сидел, так что человек проверенный. Хлеб во сколько подвезут?

— От шести до семи, — улыбнувшись, ответила она и подавила в себе легкую обиду: ну и мужик пошел, не понимает тонких намеков.

Борис вернулся в подвал и увидел то, что ожидал увидеть: Арнольдик, ясное дело, ни одного ящика макарон не отнес. Грузчик-профессионал переобувался, курил, пил воду, курил по новой.

Борис решил не заводиться, а уж тем более не наводить своих порядков. Принялся таскать по два ящика в слабой надежде, что напарник соблазнится его примером.

Куда там! Арнольдик таскал по одному ящику и через две ходки перекуривал, как раз восемь минут, пока Борис успевал перенести еще два ящика.

Он все ждал, когда исчерпается запас наглости и бесстыдства этого пролетария, но лишний раз убедился, что запасы лени у Арнольдика неисчерпаемы.

Квартира Яна Петровича была старой, несколько обветшавшей, досталась ему от отца, а тому от деда, героя гражданской войны. Новшеств Ян Петрович не любил, точнее, не стремился угнаться за модой, и потому интерьер его жилища был солиден, внушал уважение своей классической стабильностью: в основном красное полированное дерево и мореный дуб, письменный стол — так уж стол, двухтумбовый, под зеленым сукном, по краям отделан бронзой.