Воздух наполняет запах лампового масла. Чувствую, как ключ касается гвоздя, но это только половина дела. Насадить мелкий, вёрткий предмет гораздо сложнее. Ключ висит вплотную к двери, гвоздь, наоборот, выпирает. Надо качнуть ключ вперёд, но каким образом? Стискиваю зубы. Нет, без шума не обойтись. Со всей силы толкаю плечом дверь. Ключ так и отскакивает от корневого дерева. Потом со звяканьем ударяется об него. Чуть ослабляю нитку и понимаю, что ключ за гвоздь не зацепился. Ощущаю его полный вес.

Пробую снова. Поднимаю ключ так, чтобы кольцо соприкасалось с гвоздём, и снова бью плечом. Опять не получается. Так можно часами экспериментировать без всякого результата. А можно добиться успеха со следующей же попытки.

Ещё раз. Надзиратель, должно быть, на середине лестницы или выше. Пока мои удары заглушает шум кузницы, но стоит ему войти внутрь, и я пропала.

Ещё раз. Давай, давай…

Ещё раз.

Уже готовлюсь толкать дверь в шестой раз и вдруг чувствую, что ключ больше не оттягивает нитку. Ослабляю её, но он остаётся на том же месте. Висит на гвозде. Получилось!

Ура!

О нет. В коридоре раздаются тихие шаги, шелест одежды. Кто-то услышал, как я билась об дверь. Внутри кабинета в замке поворачивается ключ. Я в ловушке.

Но не поймана. А значит, надо действовать. Поджигаю конец нитки при помощи свечи. Огненная дорожка взмывает вверх и так же быстро гаснет. От нитки не остаётся и следа. Теперь и не скажешь, что ключ кто-то брал. Если на ключе останутся обгорелые остатки, они рассыплются от первого же прикосновения.

Дверь в кузницу закрывается. Надзиратель зевает в голос и потягивается. Шаги всё приближаются – кто-то движется тихо и легко, но целенаправленно. Кто-то миниатюрный. Сейчас меня тут застукают. Надо прятаться, но скрыться здесь негде. Поэтому тушу свечу, засовываю её за пояс и устремляюсь в единственном возможном направлении. Вверх.

Коридор узкий, в таком и двое-то с трудом разойдутся. Если упереться в одну стену ногами, а в другую руками, вполне смогу забраться под потолок. Чем выше, тем лучше, чтобы исключить всякий риск быть обнаруженной.

Крепко прижимаю ладони к стене, подпрыгиваю и упираюсь одной ногой, потом второй. И вот я вишу параллельно полу. Как бы не свалиться. Грубый кирпич впивается в руки, но продолжаю упрямо «шагать» по стене, напрягая все мускулы, пока не оказываюсь под самым потолком.

Застываю, растягиваясь между стенами. Всё-таки далековато они друг от друга, держаться тяжело. Вдобавок я плохо питаюсь и давно не тренировалась. Не знаю, долго ли смогу продержаться в таком положении.

Напрягаю суставы, и тут появляется человек, от которого я прячусь. Рабыня. Эскаранка. На ней белое платье, рукава и подол расшиты священными мантрами гурта, прославляющими Законы и их мудрость. Девушка совсем молоденькая. Лет шестнадцать, может, семнадцать. Хорошенькая, стройная, светлые волосы уложены в замысловатый узел на затылке. Проходит подо мной, не поднимая глаз. Если подумать, люди вообще никогда вверх не смотрят. Девушка тихонько стучится в дверь. Медленно, четыре раза. По такому стуку узнают раба.

Некоторое время внутри ни звука. Наконец слышу, как надзиратель снимает ключ с гвоздя и вставляет его в замок. Ничего не заподозрил, но я даже порадоваться своей удаче полноценно не могу – руки огнём горят. Начинаю произносить в уме мантры, вводя себя в состояние неглубокой медитации. Так легче контролировать свои мышцы. Расслабляться нельзя ни в коем случае.

Дверь открывается.

– От всего сердца молю простить меня, – произносит рабыня на безупречном гуртском, делает мимолётный жест рукой и чуть приседает. – Ибо по рождению своему я несовершенна…

Это ритуальные фразы, поэтому надзиратель просто отмахивается.

– То есть скальных летучих мышей на кухне нет?

– Надзиратель Арачи, их отложили для пира в честь прибытия премного уважаемого Старейшины. Я молила, чтобы ради вас сделали исключение, но меня отослали прочь…

Арачи снисходительно улыбается и берёт её за подбородок. Девушка явно расстроена. Всю жизнь её учили служить расе хозяев, которую она искренне считает высшей. Рабыня боится не наказания. Она переживает из-за того, что плохо служит господину.

Покорность и услужливость девушки приводят меня в ярость. Нет, не на неё. Что взять с несчастной дурочки? Я злюсь на них, наших врагов. Людей, которые сделали её такой. Она молода, красива и сейчас должна бы жить в Вейе или танцевать с парнями в своей деревне. Да что угодно лучше такой жизни. И тут ненависть заполняет моё сердце целиком, плещет через край, и я уже не в силах её сдерживать. Это чувство со мной всю жизнь. Обычно мне удаётся держать его под контролем, но избавиться от жгучей ненависти раз и навсегда невозможно. Забываю о том, что надо медитировать, и сразу начинаю ощущать боль в суставах, плечах, спине, руках, ногах… Если бы не регулярный физический труд, вряд ли смогла бы продержаться так долго. Но больше не могу… сейчас упаду…