Когда же понял, наконец, то это так понравилось ему, что он принялся прыгать и хохотать от восторга. Не менее удивляли его рассказы о езде на лошадях. Тут уж он никак не мог поверить, чтобы дело обошлось без колдовства.

— Уж, верно, они боги, эти кони! — уверенно говорил он. — Какие вы, белые, умные! Все вас слушаются! Хорошо вам жить!

Но Робинзон печально усмехнулся.

— Не так-то хорошо, мой друг: и у нас есть война, злоба и несправедливость.

— Разве никто не говорит вам, как надо лучше?

— У нас есть Божественный Учитель, Христос. Он жил очень давно, но мы все знаем его ученье: Он велел любить всех, как братьев, трудиться, прощать обиды и делать добро. В память его мы называемся христианами. Самый дурной человек станет хорошим, если будет стараться жить по словам Христа. Но люди забывают их часто и живут дурно.

— А ты помнишь, друг? — задумчиво спросил Пятница, не спускавший глаз с Робинзона.

— Я стараюсь не забывать их… — смиренно ответил тот.

— Скажешь и мне! — решительно заявил Пятница. — Хочу стать хорошим!

В пещере было тепло, на очаге варился вкусный ужин, а снаружи шумел дождь, и глухо ревело бурное море. Пятница поник головой, лицо его стало печально, он подошел к входу и долго вглядывался в ночную тьму.

— Что с тобой, Пятница? Хорошо ли тебе? — спросил, наконец, Робинзон, давно наблюдавший его.

— Хорошо! О, хорошо! — горячо воскликнул тот. — Мне тепло и много кушать, а братьям моим холодно, они дрожат и нет, что кушать! Я хотел бы отдать им все! Всем надо хорошо!

Робинзон вздохнул, на совести его стадо тяжело. Далеко ли то время, когда он чувствовал себя существом неизмеримо высшим, а на Пятницу смотрел только, как на дикаря и лентяя? А, между тем, сейчас он безмятежно наслаждается теплом и безопасностью, нимало не заботясь ни о чем, а дикарь этот страдает за своих соплеменников, и доброе сердце его чутьем угадывает то, о чем так часто забывают люди, называющие себя христианами.

Часто думалось Робинзону о тех семнадцати белых, что жили сравнительно так близко от него. Если бы он мог соединиться с ними, может быть, сообща они придумали бы способ вернуться на родину или хоть добраться до европейских колоний в Южной Америке.

Но как это сделать? Без большой лодки нечего было и думать пускаться в путь.

Робинзон решил как-нибудь поговорить с Пятницей о своих желаниях. Раз, идя вместе по лесу, он спросил его:

— А что, Пятница, хотел бы ты вернуться к своим?

— Да! — ответил он, — я бы много рад был воротиться домой!

— Что ж бы ты стал там делать? — продолжал Робинзон, — опять сделался бы прежним и стал бы есть человеческое мясо?

Пятница сильно замотал головой и воскликнул:

— Не стал бы! Никогда не стал! И им бы не велел!

— Тогда они съели бы тебя!

Пятница даже рассердился немножко.

— Не съели бы! Я сказал бы им, что надо хорошо жить, любить друг друга и не ссориться. Они рады знать доброе!

Тогда Робинзон решил показать Пятнице свою лодку. Давно уж он доверил ему все свое имущество.

Трудно было научить Пятницу стрелять, потому что долго звук выстрела внушал ему ужас, но когда он попривык, то сам запросил ружье и прыгал, как ребенок, застрелив первую птицу.

С тех пор он сделался очень недурным стрелком, благодаря необыкновенной верности глаза.

Только лодку, глубоко запрятанную в глубине маленького заливчика, как-то не собрался показать ему Робинзон.

Теперь он провел его туда и с торжеством показал свое сокровище.

— Вот лодка, Пятница! Если хочешь, можешь ехать на ней домой!

С величайшим интересом тот прыгнул к лодке и стал ее подробно осматривать, покачивая головой и бормоча что-то вполголоса.

Потом печально поглядел на Робинзона и сказал:

— Мала лодка! Нельзя ехать!

— А если мала, то надо сделать большую… Эту лодку я делал один, вдвоем мы быстро сделаем другую, и ты уедешь к своим!

Пятница не пришел в восторг от этих слов, как ожидал Робинзон, а неподвижно стоял, не то с недовольным, не то с сердитым лицом.

— Что с тобой, Пятница? Разве тебе не хочется сделать лодку? — наконец, спросил Робинзон.

— А зачем сердишься? — вместо ответа спросил тот.

— С чего ты взял, что я сержусь? Нисколько я не сержусь!

— Не сержусь! Не сержусь! — ворчливо передразнил Пятница, — зачем тогда гонишь Пятницу? Что я сделал?

— Да ведь ты же сам говорил, что тебе хочется домой?

— Да, хочется, только чтобы оба! Ты не едешь, я не еду. Один не хочу!

— Но послушай! — возразил Робинзон, — зачем я поеду к твоим? Что же я там буду делать?