— Не надо больше… Умираю.

Один миг стояли лицом к лицу, не прикасаясь друг к другу. Казалось, что над ними тяготело все безмолвие Виллы, в этом тесном, окруженном высокими стенами месте, похожем на раскрытый гроб. Было ясно слышно глухое и отрывистое карканье собиравшихся на крыше дворца или носившихся в воздухе ворон. И странное чувство страха снова овладело сердцем женщины. Она бросила вверх, на верхний край стены, испуганный взгляд. Собралась с силами, сказала:

— Теперь, можем уйти… Можете открыть.

У задвижки ее рука встретилась с рукой Андреа.

И так как она прошла мимо двух каменных колонн, под жасмином, Андреа сказал:

— Смотри! Жасмин цветет.

Она не повернулась, но улыбнулась, и улыбка была печальна, полна теней, которые возникали в этой душе при внезапном воспоминании написанного на балконе имени. И в то время как она шла по таинственной аллее, чувствуя, что поцелуй взволновал ее кровь, неумолимая тревога запечатлела в ее сердце это имя, это имя!

Открывая большой потайной шкаф, таинственную библиотеку, маркиз Маунт-Эджкемб говорил Сперелли:

— Вы бы потрудились сделать мне рисунки для застежек. Том — инкварто,помеченный Лампсаком, как «Афродиты»Персиа: 1734. Резьба мне кажется тончайшей. Судите сами.

Он протянул Сперелли редкую книгу. Была озаглавлена «Gerwetii — De Concubitu — libri tres»и украшена сладострастными виньетками.

— Вот эта фигура очень важна, — прибавил он, указывая пальцем на одну из виньеток, представлявшую неописуемое соединение тел. — Это — новая вещь, которой я еще не знал. Ни один из моих эротических авторов не упоминает о ней…

Продолжал разговаривать, рассуждая о подробностях, водя по линиям рисунка этим своим беловатым пальцем, волосатым на первой фаланге и кончающимся острым блестящим ногтем, несколько синеватым, как ноготь у четвероногих. Его слова проникали в уши Сперелли с жестоким треском.

— Это голландское издание Петрония великолепно. А вот это — «Erotopaegnon», напечатанный в Париже в 1798. Вы знаете поэму, приписываемую Джону Уильксу, под заглавием «Ап essay on woman» [30] ? Вот, издание 1763 года.

Собрание было редчайшее. Охватывало всю французскую пантагрюэлеву литературу и рококо: приапеи, эсхатологические фантазии, монахологию, комические восхваления, катехизисы, идиллии, романы, поэмы от «Сломанной трубки»Вадэ до «Опасных связей», от «Аретина»Огюстена Карраша до «Горлиц Зельма»,от «Открытий бесстыдного стиля»до Фобла.Включало все наиболее утонченное и наиболее низкое, что создал в веках человеческий ум в толкование священного гимна богу Лампсака: Salve, sancte pater [31] .

Коллекционер брал книги с полок и, не переставая говорить, показывал их молодому другу. Его развратные руки начинали ласкать развратные книги в кожаных переплетах и в переплетах из драгоценных тканей. Он то и дело тонко улыбался. И в его серых глазах, под огромным выпуклым черепом, мелькала молния безумия.

— У меня имеется также первое издание эпиграмм Марциала, венецианское, издание Винделино ди Спира, in-folio. Вот, оно. А вот Бо, переводчик Марциала, комментатор пресловутых трехсот восьмидесяти двух непристойностей. Что вы скажете о переплетах? Застежки — работа мастера. Эта композиция приапов — высокого стиля.

Сперелли слушал и смотрел, в своего рода остолбенении, которое мало-помалу переходило в ужас и боль. Его глаза ежеминутно привлекал висевший на стене, портрет Елены.

— Это — портрет Елены, кисти сэра Фредерика Лейтона. Но вы взгляните сюда — весь Сад! «Философский роман», «Философия в будуаре», «Преступления любви», «Злоключения добродетели»…Вы, конечно, не знаете этого издания. Напечатано за мой счет Гериссеем, эльзевиром XVIII века, всего в ста двадцати пяти экземплярах, на бумаге императорской японской фабрики. Божественный маркиз заслужил такую славу. Фронтисписы, заглавия, прописные буквы, все украшения включают все самое изысканное, что нам известно в эротической иконографии. А застежки каковы!

Переплеты были поразительны. Кожа акулы, шероховатая и жесткая, как на рукоятке японских шпаг, покрывала бока и корешки, застежки и щитки были из бронзы с большой примесью серебра, в высшей степени изящной резной работы, и напоминали самые красивые железные изделия XVI века.

— Автор, Фрэнсис Реджгрэв, умер в сумасшедшем доме. Это был гениальный юноша. У меня есть все его этюды. Я их покажу.

Коллекционер увлекся. Он ушел в соседнюю комнату за альбомом с рисунками Фрэнсиса Реджгрэва. На ходу он слегка припрыгивал и ступал неуверенно, как человек, пораженный первичным параличем, началом болезни спинного мозга, а его туловище оставалось прямым и не сопровождало движения ног, подобно туловищу автомата.