Воспользовавшись штилем, Николай Николаевич занялся излюбленным делом — изучением простейших морских организмов. Назимов вспоминает, что ученый исследовал под микроскопом мельчайшие существа, которые он добывал с помощью сеток и драг [339] . Обычно «Витязь» шел под парусами. Сберегая уголь, Назимов лишь в особых ситуациях (входя в гавань при противном ветре, в местах, опасных для мореплавания, при полнейшем безветрии) приказывал разводить пары. Именно так ему пришлось поступить для выхода из штилевой зоны. 7 февраля «Витязь» пересек экватор, и в тот же день матросы поймали голубую акулу. Хотя этот вид селахий был уже подробно описан в его труде «Материалы по сравнительной анатомии позвоночных», Николай Николаевич, как пишет Назимов, «анализировал и препарировал голову и мозг» пойманной акулы [340] .

Небольшая ритмичная качка в пассатной зоне Южного полушария уже серьезно не мешала Миклухо-Маклаю. Поэтому к приходу корвета в Рио-де-Жанейро он смог выполнить свою программу-минимум: наконец завершил, как уже упоминалось, и переписал набело свою многострадальную статью о губках Красного моря и подготовил сообщение «Об исследовании температуры глубин океана». Одновременно он принялся усиленно штудировать книгу Чарлза Дарвина «Путешествие натуралиста вокруг света на корабле "Бигль"», так как «Витязю» предстояло пройти вдоль тех берегов Южной Америки, где несколько лет проводил исследования великий натуралист.

Утром 20 февраля 1871 года «Витязь» бросил якорь на рейде столицы Бразилии, и Миклухо-Маклай с первой же шлюпкой отправился на берег. «По прибытии в Рио-Жанейро, — вспоминает Назимов, — он проводил время преимущественно на берегу и, насколько мне известно, заботился только о приобретении <рисунков и фотографий> разных типов населения Бразилии и о редких рыбах, появляющихся на рыбных рынках, для анализа мозгов» [341] .

Если Дарвин во время двукратного пребывания в Рио-де-Жанейро лишь изредка отвлекался от естественно-научных изысканий, чтобы занести в дневник, а потом в описание экспедиции свои чувства возмущения рабством негров и связанными с этим жестокостями, то Миклухо-Маклай — как в 1866 году в городах Красного моря — был поглощен наблюдениями над пестрым населением бразильской столицы, уделяя меньше внимания зоологическим штудиям.

«Улицы и рынки в Рио представляют для путешественника, интересующегося антропологией), обширное поле наблюдений, — писал ученый в своем незаконченном сообщении о пребывании у берегов Южной Америки. — <…> На каждом шагу встречаются представители разных рас или продукты их помеси. В двух третях низшего сословия здесь течет чистая африканская кровь или преобладает в нем. Первобытного населения — индейцев — здесь почти не приметно; изредка только попадается метис, которого неопытный еще наблюдатель только с трудом отличает от родившегося здесь европейца. <…> Чтобы иметь случай видеть вблизи большое количество цветного населения, я посетил больницу в Рио, где я имел полную возможность осмотреть несколько сотен объектов обоего пола» [342] . Часами бродил ученый по рынкам — не столько для того, чтобы приобрести экзотические образцы морской фауны, сколько для наблюдения за собиравшимися там людьми разных рас. Наиболее интересные «образчики» Николай Николаевич приводил к фотографу, который снимал их «без одежды, с трех сторон и в пяти положениях» [343] . Судьба этих фотографий, к сожалению, неизвестна.

Миклухо-Маклай с нетерпением ждал ответа из Петербурга на рапорт Назимова с просьбой разрешить «Витязю» зайти в Австралию и затем высадить ученого на Новой Гвинее. Зная, что кризис из-за демарша Горчакова уже миновал самую острую стадию, Николай Николаевич надеялся на благоприятное для него решение вопроса и в письмах из бразильской столицы просил направлять ему корреспонденцию в австралийский порт Мельбурн. 9 марта 1871 года Назимов ушел из Рио-де-Жанейро, здраво рассудив, что при тогдашних средствах сообщения ответ из Петербурга не скоро дойдет до Бразилии; он надеялся, что почтовый пароход с депешей из Морского министерства догонит «Витязь» в одной из южноамериканских гаваней вплоть до чилийского порта Вальпараисо. Павел Николаевич повел корвет на юго-запад, к Магелланову проливу, чтобы пройти через него в Тихий океан.

Морская стихия снова не баловала нашего героя, особенно после того, как корабль вошел в зону «ревущих сороковых». «Прошло уже две недели, как неблагоприятные бури и ветры носят нас взад и вперед, так что мы не можем попасть в Магелланов пролив, — писал Миклухо-Маклай Дорну 30 марта. — 3 1/2 недели тому назад мы покинули Рио-де-Жанейро и сейчас находимся в промежутке между Фолклендскими островами и берегами Патагонии, южнее мыса Бланко, где нас качает из-за продолжения равноденственных бурь» [344] . Но и в этих неблагоприятных условиях ученый по возможности продолжал свои изыскания. Так, он сообщил в том же письме Дорну, что «хороший день, когда мало качало, позволил мне исследовать несколько голов моих любимых селахий, купленных на рынке в Рио» [345] . По сообщению Назимова, «на пути из Рио-Жанейро в Магел[л]анов пролив, идя на малой глубине в 70 и 60 сажень, иногда и менее, Миклуха бросал несколько раз драгу для получения морских животных со дна моря» [346] . Продолжал он и измерение температуры морской воды на малых глубинах.

Наконец 1 апреля корвет вошел под парами в Магелланов пролив и через три дня, преодолев все узкости, встал на якорь в гавани Пунта-Аренас — поселения, основанного в 1840-х годах и остающегося по сей день самым южным городом в мире. В связи с открытием поблизости угольных копей и золотых приисков поселок к тому времени превратился в небольшой город с военным гарнизоном в 30 человек; здесь поселился губернатор чилийской территории Магальянес. Как сообщил в Петербург Назимов, «быстрый переход от бразильских жаров в патагонский холод» отрицательно повлиял на здоровье команды «Витязя» и его ученого пассажира, но не сказался на их работоспособности [347] .

В 1833 — 1834 годах в Магеллановом проливе проводила многомесячные исследования английская экспедиция на бриге «Бигль», и Николай Николаевич шел тут буквально по следам молодого Дарвина. Как и он, Миклухо-Маклай совершил экскурсии по покрытым густыми лесами холмам, посетил горное озеро, осмотрел береговую полосу и отвесные обрывы, позволяющие судить о чередовании геологических эпох, описал несомненные признаки процесса поднятия берега на патагонской стороне пролива. Однако его научные приоритеты изменились, как только в городок прибыли верхом несколько десятков пата-гонцев, мужчин и женщин. В Миклухо-Маклае проснулся этнограф. «Последние дни нашего пребывания в колонии (Пунта-Аренас. — Д. Т.),— писал ученый, — я посвятил исключительно патагонцам: рисовал их физиономии, рассматривал их вещи и хозяйственные принадлежности, которые они имели с собой, старался при помощи переводчика говорить с ними» [348] . Так в сообщении появились интересные наблюдения над внешностью и некоторыми обычаями патагонцев, их одеждой и украшениями, особенностями верховой езды, метательным оружием боласи т. д. Сохранилось несколько портретов патагонцев, сделанных ученым в Пунта-Аренасе. Благодаря необычайной выразительности и точности в воспроизведении деталей эти рисунки и сейчас могут служить этнографическим источником.