– Да. Сюда, пожалуйста. Это не займет много времени.

На пороге комнаты я попросил Боба никого не впускать. В глазах его отразилось сомнение, но он не стал спорить, не желая поднимать шум.

Я посадил мать Эллен на кровать и включил свет. Достал из кармана колоду карт и перетасовал их:

– Пожалуйста, следите за картами, миссис Фрейзер. Я сейчас покажу вам фокус.

– Фокус? – неуверенно переспросила она.

Я улыбнулся и положил карты лицевой стороной вверх:

– Не беспокойтесь. Это хороший фокус. Теперь выберите карту, но не называйте мне, какую выбрали.

Она нуждалась в утешении и не сопротивлялась, когда я построил мир красок, а затем связывающий с ним туннель. Внутри нее скопилось столько горя, что я не мог освободить ее от всей боли, но даже небольшое облегчение было лучше, чем ничего. Если она сможет протянуть следующие несколько дней, есть надежда, что у нее хватит сил продолжать жить дальше.

Когда я провожал ее из комнаты, мать Эллен уже не выглядела потерянной, она даже начала общаться с людьми, благодаря их за то, что они пришли, предлагая им бутерброды. Боба одолевало любопытство, но он не стал приставать ко мне, требуя ответа, только хлопнул по спине и поблагодарил взглядом.

А я вернулся к камину, мыслям об Эллен – мне удалось не думать о ней, пока помогал ее маме, но теперь воспоминания, словно в отместку, накатили волной – и долго сидел в кресле, глядя на огонь.

Наконец, слава богу, поминки подошли к концу. Я попрощался с Бобом и еще парой знакомых. Мама Эллен, обняв меня на прощание, сказала, что Эллен меня любила. И я оказался свободен и мог посвятить себя тому единственному, что теперь имело для меня значение – окончательной, кровавой и безжалостной мести.

Когда я вернулся, Билл, расположившись в своем жалком садике, пил пиво из банки. У его ног валялось несколько пустых банок. Я сложил свои вещи в сумку, вышел из дома и сказал Биллу, что уезжаю к себе. Ему это не понравилось, но я убедил его, что не могу оставаться с ним вечно. Он настоящий друг, без него я бы не справился, но пришла пора снова топать по жизни на своих двоих. Он предложил мне пользоваться его гостеприимством в любое удобное мне время, невзирая на обстоятельства.

Али, увидев, как я подъезжаю, выскочил из лавки с соболезнованиями. Я поблагодарил его, но не стал задерживаться, чтобы поболтать. Он сказал, чтобы я заходил, не стеснялся, если мне что-либо понадобится. Я пообещал и заторопился вверх по лестнице, желая поскорее приступить к делу.

Кто-то починил мою дверь. Скорее всего, Билл. Холодильник и морозилка оказались забиты продуктами. Кровать застелена, а разбросанные по квартире записи аккуратно разложены по коробкам. Бросив сумку на пол, я принялся доставать заметки. Я успел просмотреть всего пару коробок, как открылась дверь ванной комнаты, и оттуда вышел Паукар Вами.

– Ал, мой мальчик, – прохрипел он, – ты вернулся к своему дорогому старенькому папочке.

– Давно ты здесь? – спросил я, отставляя коробку.

– Большую часть дня. – Он плюхнулся в кресло. – Я решил, что ты вернешься после похорон. Что тебя задержало?

– Поминки.

– Ты остался на поминки? Ненавижу поминки. Все так хорошо говорят о покойном. Никто не вспоминает про измены, мошенничество, предательство. Боюсь, что, когда помру, кто-нибудь устроит по мне поминки.

– Это вряд ли, – произнес я ледяным тоном.

– Ты удивишься, – ухмыльнулся он. – Ладно, хватит зря трепать языком. Погоревал – и будет. К делу. Что-нибудь новое узнал?

Я подумал о мраморном шарике и уселся напротив Вами:

– Есть одна вещь, о которой я хотел бы спросить. Тебе не понравится, но все равно спрошу.

– Валяй, – равнодушным тоном сказал Вами, но я заметил, что он заинтересовался.

– Ты убил Эллен?

Он нахмурился:

– Ты меня подозреваешь?

Я рассказал ему про мраморный шарик, черный с золотистыми змейками, о том, как он попал ко мне, потом пропал, оказался в моем шкафчике в раздевалке, а затем в ране на теле Эллен.

– Думаешь, я его там оставил? – проговорил он. – Считаешь, я подсунул тебе этот шарик с самого начала и все это время пудрил тебе мозги?

– Возможно.

Вами посмотрел на меня в холодном молчании, затем вытащил нож из ножен на поясе. Он вложил его в мою правую руку, приподнял подбородок и приставил лезвие к своей шее, отдавая себя в мое распоряжение.

– Если сомневаешься, перережь горло, – прошипел он.

Я смотрел на лезвие и натянувшуюся кожу на его шее. Глубоко вздохнул. Как бы ловок и силен он ни был, Вами не успел бы меня остановить, вздумай я его убить. Одно движение кисти, и он истечет кровью.