Даниил Александрович вздохнул и снова, теперь уже благодарно, перекрестился.

Нет, нет, Даниил Александрович не чета своим братьям, — осторожно вернулся он к утешным мыслям, а мысли эти в последнее время не оставляли его. Может быть, он и дан был батюшке впослед братьям, чтобы своею жизнью и тем, что еще предстоит ему совершить, искупить их грехи перед миром и Господом. Может быть, ради того одного и наделил его Всевышний мудростью и силой долготерпения? Но скоро, Господи, скоро придет уж и его черед!

Точно в ответ его мыслям, мелко да переливчато, как жемчуга по серебряной чаше, зазвонили к обедне на Николе Льняном.

«Слышишь Ты меня, Господи!» — чуть не вслух воскликнул Даниил Алесандрович, и радостные, умильные слезы вспыхнули у него на глазах.

Пришел его срок. На корявом, изогнутом, неказистом дереве его жизни, которое он берег пуще глаза, растил терпеливо и мужественно, поливая его собственными слезами и кровью, наконец-то созрели плоды, да такие, что дух захватывает от одного лишь лакомого их вида. Осталось лишь руку поднять и сорвать. Но с этим-то, коли уж так долго ждал, можно было и еще немного повременить…

Судя по всему, Андрей-то на Городце долго не заживется — больно он худ да зелен. А коли и протянет еще, не беда: силы в нем более нет, а главное, в самом Данииле нет больше страха перед Андреем. В Дмитрове Андрей это понял и стерпел. Да и остальные притихли. Кажется, всем стало ясно, что нет на Руси иного богатого и сильного княжества, чем Московское, а значит, пришла пора его князю занять владимирский стол. И насчет этого более Даниил Александрович уже не таился.

В Дмитрове, где года три тому назад прошел последний княжеский съезд, случилось вот что. Иван Дмитриевич Переяславский, с которым Даниил Александрович был в большой дружбе и тайном сговоре, по глупости ли, по какой ли иной причине не удержался и открыл всем, что по смерти, к коей он уже приготовился, не имея прямых наследников, всю землю со стольным городом отдает в пользование московскому дяде Даниилу Александровичу. Для того чтобы Иван принял такое решение, Даниил Александрович проявил столько усердия, что и вообразить невозможно. Зная о болезни Ивана (тот болел грудью и харкал кровью), Даниил Александрович по два-три месяца гостевал у него, слушая его стоны да жалобы и глядя, как он заходится в кашле. О чем говорили — о том говорили…

Пожалуй, один Даниил Александрович с его терпением, упорством и сладкоречием и мог отвлечь Ивана от его слабоумной затеи отдать отцову землю Михаилу Тверскому.

Он, мол, и батюшке последний приют дал, и супротив Андрея его защищал, и от меча Федора Черного упас его, Ивана, во Владимире, и, опять же, Михаил не седьмая вода на киселе, а внук Ярославов…

Слабый-то Иван слабый — как квелая баба — однако порода та же: коли уж блажь какую втемяшил себе в башку, поди ее выбей попробуй…

А в Дмитрове, когда уж все дела промеж собой поладили, Иван Дмитриевич взял да объявил:

— А Переяславль по смерти своей, как Бог мне детей не дал, завещаю дяде Даниилу Александровичу…

Эх, что там тогда поднялось!

Брат Андрей, и без того зеленый, вовсе с лица сошел. Он-то уж как великий князь давно на Переяславль нацелился и ждал лишь смерти Ивановой, а тут до смерти еще Иван ему под вздох угодил.

— Прокляну! — кричит Андрей.

— Сам проклят! — Иван отвечает.

— Бесправие творишь! Великий князь за землю ответчик! С Тохтой приду, выгоню!

— Беги, пес, за татарами — не впервой тебе!..

А тут и Михаил Ярославич вздыбился, как дошло до него.

— Иуда! — кричит. — Порода блядова! Ты же мне отчину посулил! Забыл, сколь я отцу твоему и тебе услуг оказывал? Али помнишь?

И чуть ли не меч из поножней потащил.

Иван трепещет, выбелился весь как полотно, но слабый-слабый, а перед смертью не взял греха на душу, не отступился от последнего слова, данного Даниилу. Порода, однако…

Лаялись до того, что у Ивана кровь горлом хлынула.

Михаил плюнул и в Тверь убежал. А что ему еще остается? Не войной же идти на Даниила. Даниил Александрович-то разве при чем, что племянник перераспорядился?

Андрей как позеленел, так более и не разрумянился.

А тут, совсем немного спустя, Иван и помер.

Пока Андрей со своими боярами кинулся к Переяславлю, Даниил Александрович уж войско туда из Москвы привел.

«На-ко, брат, выкуси…»

Делать нечего, не его ныне сила! Вернулся на Городец ни с чем, забрал жену и вместе с ней уехал в Сарай у хана правды искать да на него, Даниила, жаловаться. Пусть…

Хан-то ныне к Андрею неласков, хан-то ныне расположен к нему, Даниилу, — и об этом у московского князя от самого Тохты есть верные сведения.

Более того, послы, что отвозили хану дань и подарки, передали Даниилу Александровичу на словах, что хан больно сильно огорчен и озабочен тем, что рязанский князь Константин стал непамятлив и, видно, забыл, как батюшка его, князь Роман Олегович, в Орде за охальные слова смерть принял. Мол, Тохта, конечно, мог бы и сам урезонить рязанского князя, однако милостивость его покуда удерживает…