Башмак тут же задремал и часа два дрых возле столика на полу с подогревом.

Придя в себя, Башмак принялся действовать решительно и даже не по чину властно. Указания его передавались Куропёлкину текстами бегущей строки на боку Башмака. «Надо добраться до станции Ужур…», «Не забудь ушанку, держи под рукой документы и рубли… выходи из палатки… всё содержимое комбинезона верни в подходящие для того карманы-отсеки… вот-вот… отыщи оранжевую кнопку… нажми на неё…». Куропёлкин отыскал кнопку, нажал, и за две минуты все карманы-отсеки заполнились изъятыми из них на время вещами и сейчас же стали плоскими. Как не было сотни лет здесь никакой палатки, так и теперь её не было. «Пошли!» — приказала бегущая строка. И пошли.

До Ужура шли часов восемь. Сопки, распадки. Сопки, распадки, ручьи. Безлюдье и беззверье. И наконец — хакасская степь. Ужур. Городок, рассказчику истории Куропёлкина хорошо знакомый, был тут в экспедиции. Какие чудесные под Ужуром озёра с солёной, почти морской водой и тёплыми, ласковыми волнами! Курорты бы злесь завести.

Но Куропёлкину было теперь не до курортов.

Расположился Ужур на железной дороге, севернее, у Ачинска, она поворачивала на восток — к Красноярску, и на запад — к Москве.

Куропёлкин купил билет до Москвы на проходящий поезд Абакан — Москва в плацкартный вагон, иных мест не было, и почти три дня катил в город с то ли со Ржевскими, то ли с Рижскими банями, в каких якобы произошёл с ним Счастливый случай.

Ещё в Ужуре он предложил совершить с ним путешествие Башмаку, но тот будто бы возмущённо подпрыгнул, фыркнул и сейчас же пропал.

Единственной приятностью в поездке Куропёлкина были хождения в вагон-ресторан. Уже в ожидании поезда в Ужуре он понял, что проголодался, и купил в придорожном киоске кусок жареной курицы. Сколько дней пролежал кусок в киоске и на каком масле его готовили, Куропёлкин определять не стал, а заглотал его, да что заглотал — сожрал в три секунды и почувствовал себя готовым к новым противостояниям с тюбиковой кухней. Естественно, в поезде, а ехал он в нём гражданином Бондаренко, уроженцем города Таганрога, никто не соотносил его заросшую рожу с плакатным образом геонавта Куропёлкина. Аттестовал он себя золотоискателем, парнем из тайги, и получил много предложений сыграть в карты, но отбрехался, мол, не умеет, в руки не брал, мама с папой не велели, а играет он лишь в китайскую забаву «го». От него отстали. Да и вид у детины-золотоискателя был трезво-зловещий. В вагоне-ресторане кормили неплохо, но скудно, и Куропёлкин, губы облизывая, стал вспоминать, каких цыплят табака и какие стейки подавала ему горничная Дуняша. И сейчас же сообразил, что если госпожа Звонкова его не обманула и разорвала подлинную бумагу с контрактом, его уже не будет обслуживать Дуняша.

«Ну и прекрасно!» — возликовал Куропёлкин и заказал сто пятьдесят граммов водки.

На Ярославском вокзале его встречали два молодых человека. Они предъявили документы, но в этом не было нужды. Люди были светлые взглядом, и их изящные сезонные пальто, серые в крапинку, были пошиты в одном ателье.

— Поздравляем вас, Евгений Макарович, с возвращением, — услышал Куропёлкин. — Мы сразу обязаны доставить вас в Центр исследований Геонавтики. Если вы, конечно, не возражаете.

— Не возражаю, — с важностью произнёс Куропёлкин.

Он и сам понимал, что хотя бы медики должны его обследовать, мало ли что, мало ли какие неведомые микробы прилипли к нему в его путешествии, не повредилось ли чего внутри него и не привели ли к каким-либо проблемам пожираемые им тюбики.

В Центре исследований Куропёлкина приветствовали и поздравляли важные люди, иные из них, видимо сановные и неприкосновенные, сами прикасались к Куропёлкину, удивительно, что и с заискиваниями. Куратор Селиванов скучал при этом в отдалении.

Сошлись на том, что Куропёлкину надо сейчас же отдохнуть, и отвели его в палату, более похожую на гостиничный номер в президентском отеле, но с кнопками для вызова медсестёр.

Сказались дорога и часовые пояса, за которыми должен был следить сапожник Бавыкин, и Куропёлкин мгновенно уснул.

Но потом был разбужен.

По номеру его при свете слабого ночника разгуливала женщина в белом халате. Ни медсестёр, ни врачей Куропёлкин не приглашал. Однако кто она, гадать не было нужды.

— Откуда вы здесь, Нина Аркадьевна? — Куропёлкин опустил ноги на пол. — Мне объявили, что здесь место государственно-потаённое.

— Куропёлкин, — сказала Звонкова, — если у женщины возникла необходимость проникнуть куда-либо, она пройдёт сквозь стены. Ты прочитал мою записку?

— Нет, — сказал Куропёлкин.

— И что ты с ней сделал?

— Превратил её в клочки, — соврал Куропёлкин.

— И молодец!

— Узнать про записку — и есть ваша необходимость?

— Дуралей! — вскрикнула Звонкова. — Ты всё же однажды посчитал меня своей женой. И проникла я сюда, чтобы сделать тебе предложение, и коли ты согласен, завтра же и расписаться.

— Мне же кольца надо покупать… — будто бы озаботился Куропёлкин.

— Я их уже приобрела… На всякий случай…

— Но я колец терпеть не могу…

— Ну да, для тебя Земля имеет форму Чемодана…

— Не для меня, а для вашего бывшего мужа Бавыкина, — сказал Куропёлкин. — А я сомневаюсь… Кстати, а вы не в союзе ли по-прежнему с Бавыкиным, не общие ли у вас интересы?

— Я, конечно, понимаю всю сложность своего дурацкого положения. Завтра тебя возведут в национальные герои, и, выходит, что я хочу ухватить свою выгоду. Разорвала один контракт и намерена уговорить тебя экстренно подписать новый контракт, для меня более выгодный. Поверь мне, это не так. Если бы мы поженились после твоих предполагаемых триумфов, тогда я оказалась бы именно добытчицей выгод. Я люблю тебя и уже знаю тебя, и боюсь, как бы ты завтра же не выкинул такое коленце, что тебя придётся вызволять из беды или просто спасать. Но по закону кто я тебе? А с Бавыкиным у меня было лишь одно совпадение, я поверила на время в его фантазии и помогла построить на моей земле Люк. Мне наплевать, беременна ли от тебя Баборыба или нет. Я не могу без тебя…