Антон накрыл Проню валявшимся тут же старым прогнившим ведром, уселся сверху, на всякий случай оставив снаружи кончик верёвки. Тонька громко сопела — запыхалась от бега.

— Курнём для начала? — предложил он, доставая из тайника в крапиве украденную у отца пачку "Беломора" и спички, завёрнутые в полиэтиленовый мешочек.

— Засекут, — заосторожничала она.

— Деффф-чонка! — презрительно бросил он.

Одному курить не хотелось. Погибать, так обоим.

Сунул ей в зубы папиросу, поджёг. Сделав по три быстрых затяжки, чувствуя, как закружилась голова, они улеглись рядом на буйной траве, вдоль тёплой сарайной стены. Жалобно мяукал под ведром Прошка. Солнце парило вовсю.

— Хорошо, что мы не рыжие, — сказала Антонина.

— Да, — согласился он. — Искупаться бы.

— На пруд нельзя, — напомнила она.

— Сам знаю.

— Может, не будем его вешать?

— Ты чего, совсем?! Приговор подписан и жалости не подлежит.

— Вырвать.

— Ага, щас. Тетрадь развалится. А на той стороне — Пират.

Пират был соседским псом. Черный, одноглазый, злющий до отвратительности. Шрам у Антона на ноге — дело его зубов. Сосед, Максим Фёдорыч, не удержал, когда проводил спущенного с цепи пса через ворота на помойку, в которых стояли Антон с Антониной. Антон ни минуты потом не сомневался, что и не хотел сосед удержать кобеля. И Пират, скотина, отомстил. За все камни, которые они в него бросали, за обидные выкрики в свой адрес, за грязь, подбрасываемую в миску со жратвой. Отец, Павел Георгиевич, ходил "поговорить" с соседом. Но разве способен он — с его-то бородёнкой, хилым торсом и претензиями на интеллигентность — "поговорить".

Они долго выдумывали способ и искали подходящий случай. Выдумали и нашли. Пират отправился на тот собачий свет, к чертям собачьим. Запись об акте возмездия была внесена в тетрадь № 2, через строчку от приговора.

Тетради хранятся в старом облезлом и развалившемся буфете, убранном за ненадобностью в сарай. Никому и в голову не придёт рыться в нижнем отделении, под проломленным дном этого буфета. А если бы вдруг пришло, много интересного узнали бы родители… Ой нет, лучше не надо!

— Антотонька!

Антон вздрогнул от неожиданного оклика. Сосед Максим Фёдорыч направлялся в нужник, пристроившийся на окраине огорода. Он так всегда и звал их — Антотонька, соединив Антоху и Тоньку.

— Куришь, небось? — сосед остановился, почёсывая грудь под серой майкой, раздвинув небритые щёки в ехидном оскале.

— Курить — здоровью вредить, дя Максим, — отозвался Антон. Тонька надулась и молчала, исподлобья глядя на ненавистного соседа.

— Ну-ну, — кивнул тот. — Ты, Антуан, главное, сарай мне не спали. А так-то кури, мне чего — мне по хер.

Они проводили взглядами обтянутый синими трениками поджарый соседский зад до нужника и, убедившись, что Максим Фёдорыч уже их не увидит, достали из ведра Прошку, метнулись под яблони.

Наступил вечер. Ветер потянул с пруда свежестью и комарами. Надрывался в огороде похотливый кузнечик. Тесно кучились облака, тёрлись друг о друга, скрипя боками и обещая на завтра дождь. Тихо покачивался под яблоней рыжий комочек Прошкиного тела. Доносилось временами с соседской половины женскоголосое постанывание и всхлипы — Максим Фёдорыч пялил на старой скрипучей кровати очередную заблудшую душу, изгоняя бесов. Души он заказывал по телефону из коллеции номеров, расклеенных газетными вырезками по стене спальни. Скоро коллекция грозила превратиться в некое подобие обоев…

Ужинали на веранде.

«Спартак» проиграл со счётом 1:2. К Екатерине никак не возвращалась память, что позволяло ехидне Наталье охмурять Сергея ещё серий пятнадцать-двадцать. Всё это стало причиной того, что курица подгорела и ужин не задался. Павел Георгиевич и Лариса Анатольевна вяло переругивались и думали каждый о своём. Антон с Антониной сидели молча, занятые свежеванием жёсткой куриной голяшки. Протяжно и деризубно скрипела о фарфор вилка.

— Тонька! — не выдержала мать.

— Опять? — возмутился Павел Георгиевич. — Сколько тебе раз повторять: не Тонька, а Антон! Тонька — это девочка, а пацан — Тоха, Антоха.

— Да ладно ты, — отмахнулась Лариса Анатольевна.

Она знала, что именно так нужно воздействовать на супруга, чтобы он хорошенько позлился. Но сегодня, когда проиграл "Спартак", ей не следовало бы идти на серьёзную конфронтацию. С другой стороны, память никак не возвращалась к Екатерине, и это грозило мужу б ольшими неудобствами.