— Чай привезли, — сказала мисс Вулф. — Пойдите налейте себе.

Направляясь вместе с мистером Эмсли в сторону полевой кухни, Урсула с удивлением заметила собачонку, которая жалась в дверном проеме.

— Я вас догоню, — сказала Урсула мистеру Эмсли. — Если не трудно, возьмите мне чай. С двойным сахаром.

Маленький невзрачный терьер испуганно трясся от головы до хвоста и скулил. Дом позади дверного проема, можно считать, отсутствовал; Урсула подумала, что собака жила именно здесь и теперь искала в этом доме защиты и укрытия, не зная, куда еще бежать. Однако при ее приближении та сорвалась с места и припустила по улице. Вот дуреха, досадовала Урсула, еле поспевая следом. В конце концов она подхватила беглянку на руки. Собачонка тряслась; Урсула прижала ее к себе и размеренным голосом начала успокаивать, примерно как мистер Эмсли успокаивал Рене. Она зарылась лицом в собачью шерсть (отвратительно грязную, как, собственно, и она сама). Собачонка была маленькой и беспомощной. «Избиение младенцев», — сказала пару дней назад мисс Вулф, когда им сообщили, что в одну из школ Ист-Энда попала бомба. Но разве не все невинны? (Или, быть может, все виновны?)

— Виновен этот паяц Гитлер, — сказал Хью в последней беседе с Урсулой, — все из-за него, вся эта война.

Неужели она больше не увидит отца? Урсула всхлипнула, и щенок заскулил то ли от страха, то ли из сочувствия — трудно сказать. (Все члены семьи Тодд — кроме, конечно, Мориса — признавали у собак человеческие эмоции.)

В этот миг позади них раздался оглушительный грохот, и собака дернулась, чтобы снова убежать, но Урсула держала ее крепко. Обернувшись, она увидела, что торцевая стена выгоревшего дома накренилась и падает, а кирпичи уже рушатся на полевую кухню.

Погибли две женщины из добровольческой службы, а также мистер Эмсли. И еще Тони, рассыльный, который проезжал мимо на велосипеде, но, к несчастью, недостаточно быстро. Мисс Вулф, опустившись коленями прямо на битые кирпичи, взяла его за руку. Урсула присела на корточки рядом.

— Ох, Энтони, — только и сказала мисс Вулф.

Волосы ее выбивались из всегда аккуратного узла, придавая ей дикий, трагический вид. Тони лежал без сознания: на голове у него зияла кошмарная рана — его кое-как вытащили из-под рухнувшей стены, — и Урсула почувствовала, что должна сказать ему ободряющие слова, не выдавая своего ужаса. Она вспомнила, что он скаут, и заговорила про вылазки на природу: как ставится палатка на лугу, как журчит речушка и потрескивает хворост в костре, как поднимается утренний туман, пока на открытом огне готовится завтрак.

— После войны ты заново будешь этому радоваться, — сказала она.

— А мама очень обрадуется, когда ты сегодня вечером придешь домой, — подхватила мисс Вулф, включаясь в эту невеселую игру, и свободной рукой зажала рот, чтобы приглушить рыдания.

Тони не подавал признаков жизни; он постепенно становился белым как мел. Вскоре его не стало.

— О господи! — вскричала мисс Вулф. — Я этого не выдержу.

— Нам придется это выдержать, — сказала Урсула, шмыгая носом и размазывая по лицу грязь и слезы тыльной стороной ладони, а сама подумала, что они поменялись ролями.

— Дурни набитые, — негодовал Фред Смит, — как они додумались поставить здесь эту чертову кухню? Прямо перед торцевой стеной!

— Они же не знали, — возразила Урсула.

— Соображать надо, черт побери!

— Предупреждать надо, черт побери! — вспылила Урсула. — Вот пожарные, к примеру, здесь на что, черт побери?

На улице светало; был дан отбой воздушной тревоги.

— Мне показалось, я тебя уже видела, но потом решила, что померещилось.

Урсула пошла на мировую. Ведь он бушевал не потому, что люди сделали глупость, а потому, что они погибли. У нее было такое чувство, будто она погрузилась в сон и уплывает куда-то далеко.

— Я на последнем издыхании, — сказала Урсула. — Мне нужно поспать, чтобы не рехнуться. Я тут за углом живу, — добавила она. — Повезло еще, что наша квартира уцелела. Повезло, что я погналась за этой собакой. — Кто-то из спасателей дал Урсуле веревку, и она привязала собачонку к обугленному столбу, торчащему из земли. Ей вспомнилось, как санитар собирал оторванные руки и ноги. — Думаю, имя для нее напрашивается само собой: Фортуна. Она меня спасла, понимаешь? Не помчись я за ней следом — осталась бы у стены пить чай.

— Дурни набитые, — не успокаивался Фред. — Тебя проводить?

— Да, пожалуйста, — ответила Урсула, но не повела его «за угол» в Филлимор-Гарденз.

Вместо этого они взялись за руки, как дети, и устало побрели по пустынной в столь ранний час Кенсингтон-Хай-стрит, сделав только один небольшой крюк, чтобы обогнуть горящий газопровод. Собака трусила рядом.

Урсула знала, куда они идут: это как-то подразумевалось.

В спальне Иззи напротив кровати висела картинка в раме — одна из оригинальных иллюстраций к самому первому выпуску «Приключений Августа»: черно-белый рисунок, изображающий дерзкого мальчишку с собакой. Это была почти карикатура: детская шапка, чумазая щека Августа, идиотского вида терьер, имеющий мало сходства со своим двойником — Джоком.

Картинка явно выбивалась из прежнего облика этой — теперь пропахшей нафталином — спальни. Раньше здесь был дамский будуар, декорированный кремовым шелком и бледным атласом, со множеством хрустальных флаконов и украшенных эмалями щеток для волос. Прекрасный обюссонский ковер, свернутый в тугой рулон и перетянутый толстым шпагатом, сиротливо прислонился к стене. На другой стене до консервации висела работа одного из менее значительных импрессионистов, приобретенная, как подозревала Урсула, не из любви к этому художнику, а лишь по той причине, что она подходила по колориту к убранству спальни. Почему же здесь оказался Август, размышляла она: не потому ли, что Иззи, глядя на него, вспоминала свой главный триумф? Но импрессиониста давно переправили в надежное место, а черно-белый рисунок вроде как забыли, — вероятно, Иззи считала, что это пройденный этап. Так или иначе, рисунок пострадал: стекло треснуло по диагонали. Урсула вспомнила, как в ту ночь, когда разбомбили Холланд-Хаус, они с Ральфом укрылись в винном погребе. Не исключено, что трещина появилась именно тогда.