– А какой у него любимый цвет? – спросила она, кивая на ряды ленточек, соблазнительно мерцающих на полке.

Если бы Джона оказался здесь, он испытал бы религиозный экстаз.

– Розовый, – ответила я. – Хотя он мальчик. И сиамец – если это хоть как-то объясняет пристрастие к розовому. Но кое-кто говорит, что он тонкинец…

Женщина выглядела озадаченной. Наверное, я вывалила на нее слишком много информации. Тем не менее она любезно согласилась регулярно обеспечивать нас розовыми ленточками. Я старалась контролировать нездоровую страсть Джоны и выдавала ему новую игрушку только после того, как выбрасывала старую.

Правда, хватило меня ненадолго. Вскоре ленточки на разных стадиях жизненного пути валялись по всему дому, но особенно много в нашей комнате. Я находила их под кроватью, под тумбочками и даже под шкафом. Интересно, что об этом думала женщина, убиравшаяся в нашем доме? Наверное, считала, что мы с Филиппом практикуем какой-то извращенный секс с ленточками.

Несмотря на то что Джона по-прежнему активно выражал свою любовь к нам и обожал по утрам играть с удочкой, в целом при взгляде на кота создавалось впечатление, что его мир далеко не совершенен. Даже эксклюзивный вольер с башнями и кошачьей травой больше не радовал Джону. Подремав полчаса в гамаке под издевательское курлыканье голубей на заборе, он бежал к нам, чтобы его погладили и приласкали.

Если Джона получал недостаточно внимания от своих подчиненных, он начинал метаться по дому, как голодная акула, отрезая все пути к отступлению. Мне было не очень приятно осознавать, что кот по-прежнему хочет удрать. Когда это ему удавалось, нам опять приходилось бегать по соседям и обыскивать их сады, что довольно унизительно.

Однажды вечером, когда Джона просочился в приоткрытую дверь, мы с девочками в который раз бросились в погоню и увидели, что кот беспечно бежит по улице навстречу большой черной собаке, которая гуляла с хозяином. Преисполненный уверенности в том, что уложит этого пса одной левой, Джона ускорил шаг. Мы с девочками закричали, но столкновение было неизбежно. Наш кот вот-вот должен был стать собачьей едой.

Я все время поражаюсь, как природа могла обделить такого умного кота здравым смыслом. Неужели Джона правда думал, что победит собаку, которая крупнее его в семнадцать раз? Понимая, что сейчас случится нечто ужасное, я закрыла глаза.

По улице прокатился мягкий «гав» – радостный звук, который собаки издают, когда загоняют лису в угол.

Внезапно я почувствовала между лодыжек порыв ветра. Открыв глаза, я заметила размытую фигуру кофейно-кремового цвета, которая спряталась под машиной. Вскоре к нам подбежал и стокилограммовый пес, волочивший на поводке смущенного хозяина – последнего погоня явно воодушевляла меньше, чем собаку. Попытавшись, подобно своей жертве, проскочить у меня между ног (но, слава богу, оставив эту затею, иначе валяться бы мне на тротуаре в весьма нелепой позе), пес сделал несколько кругов возле машины.

– Это ваш кот? – спросил хозяин собаки, слегка отдышавшись после забега. – Спайк просто хочет подружиться. Видите? Он виляет хвостом.

Собака заливисто лаяла, пытаясь вытащить Джону из укрытия, чтобы побеседовать с глазу на глаз. Но кот не поддавался. Напротив, он издал в ответ грозный рык. Пес отскочил, явно озадаченный такой реакцией.

– Никогда не слышал, чтобы кот мычал, как корова! – прокомментировал его хозяин.

Никто не понимал тоскующего по свободе Джону так, как Лидия. После приезда монаха она потеряла покой. А я внутренне содрогалась, стоило ей завести разговор о возвращении на Шри-Ланку. Когда Лидия звонила в монастырь, я держала ухо востро. Но чаще всего слышала лишь фразы на певучем наречии, которое она использовала для своих молитв.

У Лидии никогда не было проблем с языками, но то, как быстро она освоила сингальский, меня изумляло. Она говорила на нем совершенно свободно, и собеседники без труда ее понимали. Чем настойчивее я старалась проникнуть в тайную жизнь дочери, тем загадочнее она становилась.

Если Лидия занялась изучением языка, у нее серьезные планы на будущее в этой стране. Я продолжала следить за новостями. Хотя на Шри-Ланке по-прежнему было, мягко говоря, неспокойно, двадцатипятилетняя война приближалась к кровавому завершению. 16 мая 2009 года президент объявил об окончательной победе над «Тамильскими тиграми». Это было больше похоже на молчаливое принятие неизбежного, чем на мирный договор, но я надеялась, что теперь на Шри-Ланке уже не так опасно.

А потом зазвонил телефон. В неурочное время, ближе к полуночи. Я нервно схватила трубку. После того что случилось с Сэмом, я с большой настороженностью относилась к неожиданным звонкам. Один такой перевернул мою жизнь. И теперь, если кто-то спрашивал, что бы я хотела на день рождения, я отвечала, что буду рада чему угодно, кроме сюрпризов.

Звонила Луиза, мой издатель из Сиднея. Голос у нее был напряженный. Я вздохнула и приготовилась к плохим новостям.

Луиза сказала, что ее коллеги отвезли «Клео» на Лондонскую книжную ярмарку – и там она стала хитом. На данный момент уже пять британских издательств боролись за права на книгу, и еще десять иностранных выказали интерес к покупке прав на перевод.

В свое время я научилась справляться с плохими новостями: нужно отступить, замедлить мыслительные процессы и помолчать какое-то время, чтобы не ляпнуть лишнего. Но что делать с хорошими новостями? Точнее, с потрясающими? Невозможно поверить в то, что обычная история об утрате, любви и маленькой черной кошке начала завоевывать мир.

Теперь я окончательно проснулась и смогла выдавить из себя целых два слова, которые повторяла снова и снова: «вау» и «спасибо».

– Ты написала международный бестселлер, – сказала Луиза. – Это изменит твою жизнь.