Читая эти и другие истории, я нередко заливалась слезами. Я старалась ответить на каждое письмо, но часто у меня не хватало слов. Тогда я звала на помощь Лидию и Катарину. Старшая дочь оказывалась особенно полезной, когда речь шла о несколько необычных людях. Именно Лидия предположила, что женщине, державшей дома больше семидесяти кошек, осла, сову и трех павлинов, требуется профессиональная помощь. Я начала понимать, что благодаря времени, проведенному в монастыре на Шри-Ланке, и учебе на факультете психологии, моя дочь видела и замечала больше, чем ее сверстницы.

«Клео» открывала для меня мир. Вскоре после выхода книги был подписан контракт на экранизацию, и я поехала в мировой тур в поддержку книги. Учитывая, что до этого я два года просидела дома, сражаясь с болезнью и рукописью, я боялась, что предстану перед публикой не в самом лучшем виде. Спортивные костюмы вместе с вещами «ракового периода» отправились в мусорное ведро.

Перспектива общаться с иностранными журналистами повергала меня в замешательство. Хотя я почти тридцать лет проработала в СМИ и прекрасно знала, как подать себя репортерам, я понимала, что мой австралийский стиль может им не понравиться. Признаюсь, я думала о том, чтобы вести себя более утонченно, но в конце концов решила, что лучше быть искренней. Если в реальной жизни автор «Клео» – само разочарование, то пусть так и будет.

В отличие от предыдущих поездок в аэропорт, когда мы провожали Лидию, теперь все в машине были преисполнены энтузиазма. Обещая писать, посылать открытки и все время быть на связи с Филиппом и обеими дочерьми, я вдруг поняла, что мое путешествие в неизвестность – своего рода повторение того, что недавно сделала Лидия.

Пока я прощалась с Катариной и мужем, старшая дочь стояла в стороне. На секунду я испугалась, что она меня вообще не поцелует. Но когда я уже собиралась в зал отлета, Лидия подошла.

– Я так тобой горжусь, – сказала она, тепло меня обнимая.

Вспомнив, как я вела себя перед ее отлетом на Шри-Ланку, я ощутила укол совести. Лидия была куда более великодушной и понимающей.

У меня в голове играл вальс Штрауса, когда самолет снижался над австрийской столицей – там я должна была выступить перед немецкоязычными читателями. Я чуть не свернула шею, любуясь лесами. Колючие и холодные в своем октябрьском наряде, они, казалось, простирались до самых заснеженных гор.

Мартина, мой австрийский издатель, обеспечила меня предельно ясными инструкциями относительно того, как найти такси в венском аэропорту. После таможни повернуть направо и идти к автоматическим дверям. Затем найти небольшую красную кабинку. Человек в кабинке вызовет такси.

Все случилось именно так, как она написала. Правда, быстрее и проще. В венском аэропорту я впервые остро пожалела, что не говорю на немецком. Было не слишком прилично – и даже грубо! – с моей стороны целиком полагаться на знаменитые лингвистические способности жителей Австрии и Германии. В такси мы с водителем молча слушали очередной хит Леди Гаги. Когда я спросила, что он о ней думает, таксист выдал академический анализ творчества этой певицы, подчеркнув то, что ей прекрасно удается сочетать собственные художественные устремления с требованиями массовой публики. И все это – на безупречном английском!

Что касается номера в гостинице, то даже Джули Эндрюс [24] не нашла бы, к чему можно придраться. Белоснежный, как эдельвейс, и хрустящий, как свежая выпечка, – таким было мое первое впечатление. Потом я вытряхнула на пол содержимое чемодана – и почувствовала себя почти как дома.

Чтобы отойти от смены часовых поясов, я направилась в музей Моцарта неподалеку от отеля. Расположенный в единственном сохранившемся в австрийской столице здании, где действительно жил знаменитый композитор, он приятно удивлял посетителей. Бродя по залитым светом комнатам, я почти видела, как юный гений в одном из своих вышитых камзолов распахивает двери.

Бронзовая посмертная маска меня заворожила. Моцарт оказался на редкость привлекательным; откинутыми назад волосами он напомнил мне Элвиса Пресли.

В Вене я пожалела, что упомянула в «Клео» о шампанском. Все заграничные издатели решили, что я пью только шампанское, и ничего больше.

Мне наливали и в одиннадцать утра, и в три пополудни, а я уже и не спорила.

Мартина оказалась родственной душой. Она рассказала о двух своих кошках, а еще призналась, что смотрела спутниковые снимки Веллингтона, чтобы сравнить с описаниями в моей книге. За ужином она объяснила, что в Австрии и Германии писатели и художники пользуются огромным уважением.

– Как игроки в регби? – уточнила я.

Мартина меня явно не поняла. Нет, надо учить немецкий. Или вообще переезжать в Вену.

Как-то вечером, стуча каблуками по мостовой (я направлялась на очередное чтение), я вдруг заметила, что меня преследуют несколько человек. Когда я ускоряла шаг, они тоже шли быстрее. Когда замедляла, приостанавливались и они. В конце концов я не выдержала и развернулась, приготовившись встретить грабителей (или кого похуже!) лицом к лицу.

– Миссис Браун? – вежливо спросил один из них. – Мне очень понравилась ваша книга. Можно ваш автограф?