Шрифт:
Отряд подходил к Марухскому перевалу. Ночью, когда спускались к южному его склону, пришлось пробираться по узкому карнизу, держась за скалу. Василий проехал это место на своем Абреке. Когда днем увидел это место, — ужаснулся. Как мог пройти конь с грузом тропу, шириной не более метра? Слева бездонной глубиной пугала пропасть, справа высилась скала, уходившая в облака. Ах, Абрек, дорогой умный друг!
Фашисты начали беспорядочную стрельбу. Партизаны залегли за камнями и отстреливались.
— Папа, немцы сзади! — закричал Василий.
Федор Томашенко схватил бинокль.
— Вроде бы не похоже на немцев.
Оказалось, это группа наших солдат тоже вела бой с врагом. Несколько партизан поспешили к ним на помощь. С ними Вася. В пути он немного отстал.
Вдруг откуда ни возьмись солдат с пятиконечной звездой на пилотке.
— Ты кто такой?
От неожиданности Василий растерялся. Не успел он и глазом моргнуть, как солдат выхватил у него винтовку.
— Парень, я сейчас такого жару фашистским бандюгам дам!
— Отдай! Это моя!
Пока препирались мальчишка и солдат, Федор Самуилович заметил отсутствие сына. Вернулся. Еще издали услышал перебранку.
— Ты что? А ну-ка верни винтовку мальчишке.
Солдат отдал оружие, извинительно улыбнулся:
— А я думал…
Вскоре произошла встреча пятнадцати солдат и офицеров Красной Армии с группой партизан.
…На Марухский перевал прибыли в конце августа. Здесь собрали всех партизан-коммунистов на закрытое партийное собрание. На нем присутствовал от штаба 46-й армии Марухского направления товарищ Дацевич.
— Кто желает остаться на перевале и действовать по особому заданию штаба 46-й армии, оставайтесь, — сказал товарищ Дацевич. — Остальные пойдут в Абхазию.
Восемнадцать остались на перевале. Остальные восемь партизан решили пробираться в Абхазию. С ними и оба Томашенки: Василий обморозил-таки ноги, и теперь вся надежда была на теплые края.
Василий был тощий. Сказался многодневный голод. На продолговатом длинноносом лице выделялись одни глаза.
Итак, решено. Завтра они начинают спуск с перевала. Васе было и радостно, что, наконец, кончится тревожная, тяжелая жизнь, и жаль расставаться с товарищами. «Как Гена Томилов?» Василий пошел разыскивать его.
Геннадий чистил винтовку под деревом. Из-под пилотки выглядывала золотистая прядь волос. Руки проворно перетирали детали затвора.
— Гена, а ты идешь в Абхазию?
Гена пристально посмотрел на своего младшего товарища.
— Если все станут драпать от фашистов, то кто же будет бороться с ними? Я остаюсь.
Томашенко почувствовал, что Генка на него смотрит как на дезертира, и ему сделалось стыдно. Василий покраснел. Но Гена тут же улыбнулся.
— Я не осуждаю тебя. Ты ж совсем юнец. Учись хорошо, понял? Пока и за меня учись.
Товарищи пожали друг другу руки, крепко обнялись, и Василий ушел, унося с собой чувство тяжкой вины.
…Федор Самуилович еще раз проинструктировал, как спускаться с гор, как дышать, и восемь человек двинулись в путь.
Сентябрь в горах дождливый и холодный. Ночью температура минус двадцать. За ночь промерзают камни. А солнце взойдет, прогреет их, они начинают оттаивать и рваться так сильно, что эхо далеко-далеко разносит по горам гул канонады.
В Абхазии Вася долго лечился. Началось наступление Красной Армии. В январе освободили Микоян-Шахар, затем Черкесск, Пятигорск, Кисловодск, Железноводск, Ессентуки, Ставрополь.
Прошли годы. Страна наша праздновала двадцатилетие победы над фашистской Германией. Вспоминали партизаны Ставрополья о боях с гитлеровцами за свой родной край. За столом торжественного президиума — бывшие воины-герои Советской Армии, бывшие партизаны. Среди других и Федор Самуилович Томашенко. А Василия нет — не смог приехать. Он служит в рядах Советской Армии. Уже много лет. Начальник радиостанции.
…Написали тем, кто живет и трудится за пределами родного Ставрополья. Бывший боец партизанского отряда «Мститель» Владимир Дюков откликнулся из Москвы стихотворением «Они с нами»:
На Марухских отрогах высоких, У истории на виду, Огневые бессмертные строки Алой кровью пылают на льду. Вася! Как я тебя понимаю! Но не в силах исполнить приказ: Разве тех заносить в поминанье, Кто живыми остался для нас? Ты скажи мне, пожалуйста, милый Почему, не вернувшись в отряд, На крутом берегу Гоначхира Слишком долго товарищи спят? Сколько раз огневые рассветы Поджигали лесистую падь… Почему об ушедших в разведку Двадцать лет ничего не слыхать? Не такие то были ребята, Чтобы кланяться пулям врага… Может, это метель виновата — До вершин набросала снега? Может, трудное было заданье: Не хватало назначенных дней? Слышишь топот и гулкое ржанье… Не они ли торопят коней? Может, путь оказался неблизким? Ночь в ущелье как копоть черна… Подожди. И в желтеющих списках Не вычеркивай их имена.