Доктор Боткин молчал. Он смотрел на сидящих перед ним людей, не мог побороть известного недоверия к ним. Казалось, что он почуял западню. Маклаванский продолжал убедительно:

— Поймите нас, пожалуйста, правильно. Будущее Романовых выглядит несколько мрачно.

Казалось, что доктор начинал медленно понимать. Его взор переходил с одного на другого. Медленно, почти запинаясь, решился на ответ:

— Мне кажется, что я вас правильно понял, господа. Но, видите ли, я дал Царю мое честное слово оставаться при нем до тех пор, пока он жив. Для человека моего положения невозможно не сдержать такого слова. Я также не могу оставить Наследника одного. Как я могу это совместить со своей совестью? Вы все же должны это понять. <…> Если Россия гибнет, могу и я погибнуть. Но ни в коем случае не оставлю Царя! <…>Меня радует, что еще есть люди, которые озабочены моей личной судьбой. Я вас благодарю за то, что вы мне идете навстречу. Но помогите этой несчастной семье! Вы сделаете хорошее дело. Там, в том доме, цветут великие души России, которые облиты грязью политиков. Я благодарю вас, господа, но я остаюсь с Царем!

Боткин встал. Его рост превышал всех.

— Мы сожалеем, доктор, — сказал Мебиус. — В таком случае поезжайте опять назад. Вы еще можете передумать». [956]

Здесь следует сказать, что доверять Мейеру надо весьма осторожно. В его мемуарах много неточностей, а порой и явного несоответствия с реальными событиями. Посещение Боткиным революционных властей не подтверждается более никакими документами. В дневнике Императрицы Боткин часто упоминается в связи с тяжелыми почечными коликами, которыми тот страдал особенно в Екатеринбурге. При этом Императрица Александра Федоровна вела свой дневник очень подробно, отображая в нем любые важные события дня. Если бы Боткина вызывали куда-нибудь из Ипатьевского дома, то, конечно, Государыня или Государь обязательно написали бы об этом в своих дневниках. Но тем не менее в воспоминаниях Мейера, скорее всего, имеются отголоски подлинного разговора с Боткиным. Этот разговор мог состояться непосредственно в Ипатьевском доме, во время одного из посещений его комиссарами. Для них переговорить с Боткиным не представляло большого труда, так как доктор был посредником между Царской Семьей и большевистскими властями. В пользу того, что подобный разговор имел место, говорит начатое и неоконченное письмо Боткина «другу Саше», которое Боткин начал писать незадолго до смерти: «Дорогой мой, добрый друг Саша, делаю последнюю попытку писания настоящего письма, по крайней мере, отсюда, хотя эта оговорка, по-моему, совершенно излишняя: не думаю, чтобы мне суждено было когда-нибудь откуда-нибудь еще писать, мое добровольное заточение здесь настолько же временем не ограничено, насколько ограничено земное существование. В сущности, я умер — умер для своих детей, для друзей, для дела. Я умер, но еще не похоронен, или заживо погребен, как хочешь, последствия почти тождественны». [957]

Последние недели земной жизни Царской Семьи проходили в обычном для екатеринбургского периода режиме: редкие прогулки, чтение книг, вечерний чай и карты. Император Николай II писал в своем дневнике от 9/12 июня: «По письменной просьбе доктора Боткина нам разрешили полуторачасовые прогулки». [958]

Однако в «Книге записей дежурств» не имеется никаких указаний ни на письменное заявление Боткина, ни на то, что прогулка Царской Семьи была больше обычной. При этом в «Книге дежурств» четко фиксировались все письменные и устные обращения и заявления доктора Боткина, а также все изменения режима содержания. Между тем о прогулках 9 и 12 июня в «Книге» сказано лишь следующее: «Обычная прогулка семьи Романовых». [959]

В те летние дни в Екатеринбурге стояла жара. В Ипатьевском доме, с наглухо закрытыми окнами, становилось невыносимо душно. Государь обратился с просьбой открыть окна для проветривания, в чем ему было отказано.

В Екатеринбурге состояние здоровья Узников Ипатьевского дома резко ухудшилось. Цесаревич постоянно болел, его мучили боли в колене, следствие его тяжелой болезни — гемофилии. Фактически, с редкими периодами улучшения, Наследник страдал все время пребывания в Екатеринбурге и практически не мог самостоятельно ходить. На прогулки Государь его выносил на руках.

Нервное перенапряжение сказалось и на железном здоровье Императора Николая II. Если в Тобольске мы не найдем практически ни одного упоминания о недомогании Императора, то в Екатеринбурге такие упоминания встречаются довольно часто. 22 мая/5 июня Николай II записывает в дневник: «У меня болели ноги и поясница, и спал плохо»; 23 мая/6 июня: «У меня самочувствие было кислое»; 24 мая/7 июня: «Весь день страдал болями от геморроидальных шишек, поэтому ложился на кровать»; 25 мая/8 июня: «День рождения дорогой Аликс провел в кровати с сильными болями в ногах и в др. местах!». В «Книге дежурств» так же имеются отметки о плохом самочувствии Императора Николая II: «7 июня. По заявлению доктора Боткина, вследствие расширения вен, заболел Николай Романов и с утра не вставал с постели, где его и кормили».

Императрица Александра Федоровна в своих дневниках жалуется на свои обычные недомогания: мигрени и боли в сердце.

Постоянно страдал почечными коликами доктор Боткин. Приступы болезни становились для него все мучительнее. 10/23 июня Николай II отмечал в дневнике: «Евгений Сергеевич заболел почками и очень страдал».Об этом же пишет и Государыня в своем дневнике: «Пошла с Татьяной к Е.С., у которого были колики почек, и она ему сделала инъекцию морфия. Страдает очень сильно».

Начиная с 4/17 июня пищу для Царской Семьи стал готовить повар Харитонов непосредственно в доме Ипатьева. «Со вчерашнего дня, — писал в своем дневнике Государь 5/18 июня, — Харитонов готовит нам еду, провизию приносят раз в два дня. Дочери учатся у него готовить и по вечерам месят муку, а по утрам пекут и хлеб! Недурно!» [960]

По роковому стечению обстоятельств почти все члены Царской Семьи встретили в Екатеринбурге свой последний день рождения. 6/19 мая Императору Николаю II исполнилось 50 лет, 25 мая/8 июня Императрице Александре Федоровне — 46 лет, 29 мая/12 июня Великой Княжне Татьяне Николаевне — 21 год, 5/18 июня Великой Княжне Анастасии Николаевне — 17 лет, 14/27 июня Великой Княжне Марии Николаевне — 19 лет. Четыре месяца не дожила до своего 23-летия Великая Княжна Ольга Николаевна (3/16 ноября), и 13 дней не дожил до своего 14-летия Наследник Цесаревич Великий Князь Алексей Николаевич (30 июля/13 августа).

Между тем как рука палача готовилась вписать точные даты предстоящего злодеяния, в Ипатьевском доме происходили события, исполненные глубокого трагизма. 1/14 июля 1918 года, за два дня до убийства, состоялось последнее богослужение в жизни Царской Семьи. Была отслужена обедница. Служил настоятель Екатерининского собора отец Иоанн Сторожев, и, прежде чем дать описание этой последней службы Царской Семьи, следует сказать несколько слов об отце Иоанне. Иван Владимирович Сторожев стал священником в 1917 году, после Февральской революции. До этого он окончил юридический факультет Киевского университета, работал в Екатеринбурге присяжным поверенным, товарищем прокурора, адвокатом. Февральскую революцию Сторожев встретил сочувственно и даже работал в городской милиции. То, что Иван Сторожев не был монархистом, видно даже из той лексики, которую он применяет по отношению к Царской Семье. В своих показаниях он ни разу не назвал Императора Николая II Государем или Его Величеством, а исключительно Николаем Александровичем, Государыню — Александрой Федоровной, Великих Княжон — Дочерьми, Наследника Цесаревича — Алексеем Николаевичем.