Интересно, что еще в одной телеграмме французской военной миссии, копия которой была послана, как мы уже писали, в Вашингтон, отрицается предыдущая информация о сожжении трупов. Вот что говорится в телеграмме: «Тела не были сожжены, была сожжена только одежда. Тела были брошены нагими в шахту вместе с ручными гранатами, чтобы их обезобразить». [1205]

Интересно, что в выводах Соколова нет ни слова о том, что тела нагими сбросили в шахту. Он писал о том, что тела были обнажены, расчленены и сожжены, а «оставшиеся предметы преступники побросали в шахту, пробив в ней предварительно лед, и засыпали землей»1192.

Сведения о трупах, которые кидали в шахту, появляются лишь в «воспоминаниях» Сухотина, Медведева (Кудрина) и иных «участников» уничтожения тел Царственных Мучеников. Именно эти воспоминания стали основой для «доказательств» подлинности «Екатеринбургских останков». Получается, что основания для этих «доказательств» создавались уже в 1919 году.

Члены Правительственной комиссии убеждали, что фальсификации этих документов быть не могло, так как они долгие годы находились в спецхране, допуск к которым был доступен единицам. Мы не будем спорить с этим утверждением по очень простой причине: оно не опровергает того обстоятельства, что эти документы могли быть изначальной сознательной фальсификацией. Какие практические цели преследовала эта фальсификация — сказать трудно, но то, что большевистский режим готовил множественные пути отступления в случае своего провала, — очевидно.

Ту же цель преследовали и «воспоминания» 60-х годов. Однако у них имеются свои особенности. Если первые документы были составлены людьми, непосредственно владевшими темой убийства и безусловно обладавшими определенной информацией о ходе его проведения, то вторые — принадлежат, мы в этом глубоко уверены, людям, никакого участия в убийстве не принимавшим. Самое большое, в чем они могли принимать участие, так это в уборке расстрельной комнаты и доставке тел убитых к месту уничтожения. Исходя из этого им приходилось сочинять свои «воспоминания» об убийстве, рисовать его ложную картину, основываясь на известных ранее источниках и давая волю своему воображению. Примечательно, что Юровский заявлял, что все участники расстрела были «взяты» белыми и расстреляны. Как верно пишет И. Ф. Плотников, это была «чистейшая ложь, вводящая исследователей и публицистов в заблуждение, толкающая их на предположения и домыслы». [1206]Но если Юровский своей ложью пытался скрыть истинных убийц Царской Семьи, почему его последователи в 60-х годах не могли придумать имена новых убийц?

Что стало причиной, побудившей власти спустя 47 лет создавать новую фальсифицированную картину убийства, которая оставалась секретной вплоть до недавнего времени?

Послушаем, что говорит об этом человек, которому, по его словам, была поручена организация сбора «воспоминаний», — А. Н. Яковлев. «Совсем странное поручение, — пишет он, — я получил в начале 1964 года. Пригласил меня Ильичев и сказал, что Хрущев просит изучить обстоятельства расстрела семьи императора Николая II. Он дал мне письмо одного из участников расстрела, М. А. Медведева, с резолюцией Хрущева. Заметив мое недоумение, Ильичев сказал, что ты, мол, историк, тебе и карты в руки. Карты картами, но я совершенно не представлял, что делать. Попросил Леонида Федоровича позвонить в КГБ, где, видимо, должны лежать документы, связанные с расстрелом. Он позвонил.

По размышлении, пришла на ум спасительная мысль: попытаться найти людей, участников расстрела, оставшихся в живых. Тут мне помог Медведев, автор письма, который и назвал адреса еще живых участников тех событий — Г. П. Никулина и И. И. Родзинского. Один жил в Москве, другой — в Риге. Пригласил их на беседу. Как показали последующие события, я был последним, кто официально разговаривал с участниками расстрела семьи Романовых.

Поначалу приглашенные не могли понять, зачем их вызвали в ЦК. Объяснил, что есть поручение Хрущева выяснить обстоятельства гибели царской семьи. После одной-двух встреч собеседники начали оттаивать, сообразив, что для каких-то „претензий“ их вызвали бы в другое заведение. Договорились, что их рассказы будут записаны на пленку. Для этих целей я пригласил одного из сотрудников Радиокомитета. Началась очень интересная работа». [1207]

Итак, Яковлев четко указывает, что «очень интересная работа» началась по распоряжению высшего лица в государстве — первого секретаря ЦК Н. С. Хрущева. Причины этой внезапной заинтересованности Хрущева расстрелом Царской Семьи непонятны. Однако видно, что отношение Яковлева к своему поручению было весьма серьезным, так как им длительное время занимались высокие партийные чиновники. Интересно, что письмо Кудрина (Медведева) попало сначала в руки Хрущева и только потом было передано Яковлеву. Не являлось ли оно своеобразным образцом, которым Яковлев должен был руководствоваться в опросе других «свидетелей»? Интересно, что вызванные на беседу к Яковлеву Никулин и Родзинский были напуганы, думая, что им будут предъявлены некие «претензии». Почему они так думали, что давало к этому повод? Из текста непонятно. Затем в тексте Яковлева сказано, что Родзинский проживал в Риге. Это явная ошибка, Родзинский в Риге никогда не проживал — он постоянно жил в Москве. Возможность того, что Яковлев ошибся и имел в виду Никулина также исключается, ибо и Никулин никогда не жил в Риге, он также проживал в Москве. Но в Риге действительно жил Ян Свикке (Родионов), тот самый начальник отряда особого назначения, который вывозил Царских Детей из Тобольска в Екатеринбург. Яковлев о нем не упоминает, но эта его ошибка наталкивает нас на мысль, что и Свикке был опрашиваем в ходе «очень интересной работы». В связи с этим любопытное свидетельство имеется у М. Хейфеца.

«Неожиданный материал, — пишет Хейфец, — опубликовала в лос-анджелесской „Панораме“ журналистка Светлана Ильичева (возможно, это была перепечатка из какого-то советского издания, но ссылки на источник в газете нет). Рижанка, она встречалась, оказывается, с Родионовым, тем комиссаром, что описан в следственных документах как лицо, перевозившее из Тобольска в Екатеринбург детей Романовых и генерала Илью Татищева, в котором советские власти опознали вержболовского жандарма. Ильичева выяснила, что звали его на самом деле Яном Мартыновичем Свикке и что был он членом СДП Латвии с 1904 года. Свое спасение в „большую чистку“ сей профессор „Латвийского университета“ объяснял тем, что некогда „учил сына Сталина“. Он показал Ильичевой на чемодан: „Там особые документы“, но вынул из него только фотографии царя, пилившего в ссылке дрова, да записку: „Петр, выдать. Член Реввоенсовета И. Сталин“, — распоряжение о выдаче денег на расходы „отряду особого назначения“. Так неожиданно подтвердилось и наше предположение, что на первом этапе подготовки цареубийства делом действительно занимался лично товарищ Сталин». [1208]

Вывод, конечно, поражает своей логикой, но нас в первую очередь интересует не это. Во-первых, странное совпадение фамилий некой журналистки С. Н. Ильичевой и Л. Ф. Ильичева, секретаря ЦК и зав. отделом агитации и пропаганды, передавшего Яковлеву письмо Кудрина и задание Хрущева. Вовторых, примечательно, что в «воспоминаниях» Свикке неожиданно зазвучала фамилия И. В. Сталина. В связи с этим необходимо вспомнить внутриполитическую ситуацию тех лет. Начало 60-х годов было временем, когда Хрущев вовсю боролся «с культом личности Сталина», за «возвращение к ленинским нормам партийной жизни». В этой борьбе Хрущев старался все преступления большевистского режима приписать Сталину и вполне возможно, что на Сталина готовились свалить вину и за убийство Царской Семьи. Таким образом, троцкистский, по своей сути, режим Хрущева полностью обелял своих духовных предшественников в глазах всего мира. Вполне возможно, что именно в этом и заключалась цель интервью Свикке, взятого у него Ильичевой.