– Интересно, что за собак здесь возили? – спросил капитан Ставров.

Похоже, сам себя спросил. Потому что хорошо понимал, насколько я, со своей стороны, мало подхожу для удовлетворения его любопытства.

– Думаю, что служебных, – заметил я важно только для того, чтобы поддержать разговор. – Насколько мне известно, ни болонок, ни чихуа-хуа в охране не используют. Да и ошейник такой маленькую собаку просто придавит. А шипы серьезные…

Я потрогал пальцем острие шипа маленького ошейника.

– Этот вот на твою, капитан, шею, думаю, будет как раз. Для моей будет тесноват. Но с такими шипами оба мы, и ты, и я, сразу станем более послушными, чем служебные собаки Владимира Николаевича. А они у него всегда безоговорочным послушанием отличались.

– Но служебные собаки тоже разными бывают. – Капитан, кажется, просто размышлял, чтобы размять свои мозговые извилины. – Есть сторожевые, есть «следовики», есть минеры, есть, которые наркоту ищут…

– У нас в бригаде Чукабаров занимался минерами. Хотя, помнится, и сторожевых собак для складов готовил. У нас же целая система своих складов. Да, точно, у него тогда спор возник даже с начальником службы обеспечения бригады. Подполковника кто-то со стороны проконсультировал и порекомендовал для охраны складов брать кобелей-кастратов, потому что кастрата невозможно снять с поста с помощью течкующей суки. И был поставлен вопрос. Владимира Николаевича такое предложение возмутило. Он был уверен, что даже кобель-кастрат всегда уйдет за течкующей сукой, потому что он всегда надеется, что кастрация – это временная болезнь. Как мужчина, кобель по натуре, даже став импотентом, побежит за сукой в человеческом обличье, надеясь, что его способности восстановятся. Кастрация, как и импотенция, не убирают из подсознания полового влечения. Это безусловный инстинкт всего живого. Но психологическую травму пес при самой операции по кастрации получает и перестает доверять любому человеку, вплоть до своего проводника. И всегда готов напасть. А у нас там охрана складов велась алабаями. Если алабай нападет, это гораздо серьезнее, чем нападение кавказской овчарки. Алабай быстр, как молния, и силен, как танк. Тогда спор начальника кинологической службы с начальником обеспечения вышел на уровень начальника штаба бригады. Только начальник штаба разобрался, что у начальника обеспечения дочь имеет свою ветеринарную клинику, и он хотел обеспечить ей большой заказ. Снабженец, он и в армии снабженец…

– Вы уверены, товарищ подполковник, что здесь перевозили собак? – строго, и глядя мне прямо в глаза, спросил капитан уголовного розыска.

Он хотел услышать от меня, как я понял, что-то относительно следов, обнаруженных рядом с телом возле машины. Слава богу, не с телом Владимира Николаевича, как я уже знал.

Но ответить я не успел. И хорошо, потому что сразу придумать подходящий ответ не сумел. Сначала я снял с сетки «рабицы» клок рыжевато-черной негустой шерсти, одновременно обдумывая ответ, и положил шерсть в карман вроде бы простым машинальным движением. А потом в чехле на поясе подала сигнал вызова моя трубка. Я вытащил ее, посмотрел на определитель и теперь уже номер узнал. Звонила Елизавета Николаевна.

– Извините, – сказал я капитану, – со службы кому-то понадобился.

Я отошел подальше в сторону, чтобы разговаривать без свидетелей. На стройке неподалеку работал бульдозер, и звук его двигателя мешал капитану слышать мои негромкие слова.

– Слушаю вас, Елизавета Николаевна, – отозвался я.

– Андрей Васильевич! Андрей Васильевич! – заголосила она так громко, что я испугался, как бы Чукабарова не перекричала бульдозерный двигатель.

– Я слушаю вас, – сказал я так спокойно, что мне самому зевнуть захотелось. Было бы неплохо, чтобы мое состояние и ей передалось. Но это были мечты наивного человека. Ослабить ее истеричные реакции было выше моих сил.

– Я вспомнила! Я вспомнила! – продолжала Чукабарова.

– Я душевно за вас рад.

– Это не он! Это не он!

Дурное, надо сказать, правило, каждую фразу повторять дважды. Впрочем, воспитывать Елизавету Николаевну в мои планы не входило, да и поздно уже было, наверное.

– Надеюсь, это хорошо, только я не понимаю, о чем вы говорите.

Конечно, я догадывался, о чем, вернее, о ком она говорит. Но вида не подавал.

– Это не Владимир там, в морге. Это не он!

– Почему вы так решили?

– У Владимира рука была сильно прокушена собакой. Предплечье. Сильные шрамы были. У этого… У тела… Шрамов на руке нет.

Что-то я когда-то слышал про флюиды, которые в воздухе витают. Наверное, они существуют в действительности. Эти флюиды когда-то помогли итальянскому маркизу Гильермо Маркони и русскому профессору и инженеру Александру Степановичу Попову независимо друг от друга изобрести радио. Попов испытал свой прибор на шесть месяцев раньше, чем Маркони, но Маркони, как практичный европеец, сумел запатентовать свое изобретение, и даже получил за него Нобелевскую премию. А Попов до сих пор считается изобретателем радио только в России. Мы только что разговаривали с капитаном уголовного розыска о том, как собака грызла предплечье отставного капитана Чукабарова, и почти одновременно об этом же на другом конце города вспомнила Елизавета Николаевна Чукабарова. Но нам с капитаном мои воспоминания дивидендов не принесли, а она, осматривавшая тело погибшего на предмет опознания, только сейчас вспомнила о заметных шрамах на руке брата.

– И что вы хотите сказать мне? – спросил я негромко.

Бульдозер не мешал ей меня слышать.

– Это не он. Это не тело Владимира.

– Я знаю. Но вы пока никому об этом не говорите. Очень вас прошу. Иначе и у вас, и у всех нас, и, в первую очередь, у Владимира Николаевича могут быть большие сложности, легко переходящие в неприятности с угрозой для жизни. Вполне реальной угрозой, потому что те люди, которые за ним охотятся, ни перед чем не остановятся. Очень вас прошу вести себя благоразумно. И вообще, постарайтесь взять отпуск, что ли, и никому на глаза не показывайтесь. Просто изображайте убитого горем человека. Это все, что от вас требуется.

– Я поняла. Я постараюсь.

– Елизавета Николаевна… От вас сейчас многое зависит. Хотите спасти брата, затаитесь и никому ничего не говорите. Никому вида не показывайте, будто вы что-то знаете. Иначе и вас, и Владимира Николаевича могут убить.

– А вас?

– И меня, наверное. Но меня убить сложно. А вас достаточно просто. Потому и будьте осторожны. Настоятельно вам рекомендую.

– Господи, да что же это происходит… – запричитала она, выходя на новый, слегка иной тон разговора, но проходящий по параллельной орбите.