Шрифт:
Он приплыл мне в руки очень скоро.
После очередной пирушки все винные остатки слили в большой стакан. Взрослые толпились у ворот, договаривая последние разговоры; забытые тарелки горой высились на столе; вислоухая собака догрызала в траве кость. Я, недолго думая, схватила стакан и залпом выпила весь рубиновый напиток до дна — наконец терпкий шершавый вкус «Хванчкары», отдающий вишней и зеленой ореховой кожурой, раскрылся во всей красе!
— Эй, эй, ты что?! Его нельзя много пить! — прокричал неизвестно откуда появившийся кузен.
Ноги налились тяжестью, а голова разрослась до размеров колокольни. Кузен что-то мне выговаривал, и его лицо шло волнами. Ореховые деревья закрутились зонтиками карусели, и я мягко осела в траву.
— Тут знаете сколько вина было! — возбужденно объяснял взрослым кузен.
— Убей меня, Господи, с ней ничего не будет? — причитала бабушка.
— Фати, это вино я своими руками отжимала, — уверяла Луба-бебо. — Ну, пошатает денек, зато крови прибавится!
Шатало меня даже в постели, точь-в-точь как в Батуми на волнах — весь дом плавно взмывал и опадал, и происходящее доходило до меня как сквозь толщу воды.
— Ну что, пьяница? — встретил меня утром кузен: после моего геройства за вином ввели строжайшее наблюдение, и ему так и не удалось меня переплюнуть.
— Дидэ, — предложила я, — а если тебе жить вместе с Лубой?
— Зачем это? — изумилась бабушка.
— Ну, тут смотри как хорошо — виноградник есть, и марани [8] есть, и там — видела? — крышку снимают прямо с земли, а внутри кувшин! И полно вина!
— Я смотрю, ты в отца пошла — ценитель вина, — иронически отозвалась бабушка. — Мне свой дом нужен, на своей земле. А виноградник тут правда хороший, у нас таких нет.
8
Марани — винный погреб в грузинском крестьянском доме, выглядит как помещение с закопанными в землю большими глиняными кувшинами — квеври, в которых хранится вино (груз.).
Ровные ряды лозы начинались сразу за домом.
— Я тебе покажу, как надо правильно виноград есть, — сказал кузен.
Он сел на землю и стал обирать губами виноградины прямо с ветки, без рук!
— Я тоже так хочу! — обрадовалась я и села под самую большую гроздь. Солнце светило сквозь прозрачные ягоды, они были теплыми и лопались с тугим звуком.
— Вы с ума сошли? — всполошилась Луба-бебо. — Его немытым есть нельзя, он же опрысканный!
Взрослые всегда найдут червя в яблоке и пятна на Солнце!
Самое же ошеломительное в Раче то, что сразу за виноградником, под склоном, текла речка — как положено, ледяная и быстрая. Выше нашего участка она шла поверху, а потом лилась широким водопадом в небольшой природный бассейн. Это было самое восхитительное купание на свете!
— Я же говорил — холодно, — давил на меня кузен, но мне было все равно — надо было успеть накупаться вдоволь, пока бабушка не увидела посиневшие губы.
Дядя расширил природный водоем, и теперь большой камень оказался в центре бассейна: он раскалялся на солнце и согревал наши продрогшие в ледяной воде тушки, чтобы снова отпустить под струи водопада.
— Мне бы домик хоть в половину Лубиного, — с непонятной грустью вздохнула бабушка на мои восторженные рассуждения. На всякий случай я обхватила ее за шею и сильно-сильно стиснула.
Другие и я
Ужасно, ужасно много в мире людей, а среди них есть — я.
Людей в мире много — я видела по телевизору, они бывают очень разные, не знаю, настоящие они или нет, но и вокруг тоже много — соседи, прохожие на улице, еще на пляже — когда мы с бабушкой ходим на море, еще дети в саду, потом — очень много разных людей в деревне, и по пути туда — на вокзале, и в автобусах, и на базаре еще бывает много. Они почти никогда не повторяются, особенно если в новых местах.
Но я от них отличаюсь. От всех. Даже от бабушки. Потому что я единственный человек, который может сказать обо мне — Я.
Это надо понять, что такое — Я. Очень сложно понять, я напряженно стараюсь, и в самом конце догадка уплывает, скользнув по пальцам, как мальки в нашей ледяной речке, когда ты их уже поймал в ладошку.
Попробую еще раз.
— А что было, когда меня не было? — спрашиваю я у бабушки.
Мы лущим кукурузу — полный початок в одной руке, в другой — голая сухая сердцевина, ею надо проводить по стройным рядам белых зерен, и те с шумом осыпаются в бабушкин подол.
— Что было — все было, — отвечает бабушка. — Только тебя не было, а так — жили себе и жили.
— Ну, а я где была? — допытываюсь я, потому что кто-то же должен дать мне знание — как это, когда меня — нет?!
Я вижу других людей — они все отдельно, а я — отдельно. Я — не они. Интересно, каждый из них думает про себя то же, что и я? Главное отличие Я от других, что я не могу увидеть меня, моего лица. А ведь это так интересно — вот толпа, и я среди них, и я себя вижу, как другого. Как я выгляжу со всех сторон? Раз я не вижу себя среди других, значит, сравнить невозможно.