Даннет спросил тихо, почти печально:

— Хотите проверить наличие алкоголя в крови?

— Вот именно! Всего один анализ крови мне и нужен…

— И на этом закончится путь суперзвезды гонок Гран-При?

— Да, на этом и закончится!

Для человека, имеющего все основания полагать, что его профессиональная карьера закончена, Харлоу, сидевший расслабившись в больничном коридоре, выглядел уж слишком спокойным и невозмутимым. Он даже покуривал сигарету, что было ему несвойственно, а рука, в которой он держал сигарету, казалось, была высечена из мрамора — так она была тверда.

Харлоу задумчиво смотрел на дверь в дальнем конце коридора. За этой дверью Мак-Элпайн, всем своим видом выражая недоверие и замешательство, разговаривал с врачом, доброжелательным бородатым пожилым человеком, который сидел за столиком напротив, скинув пиджак.

— Не может быть! — сказал Мак-Элпайн. — Не может этого быть. Это просто исключается! Или я не так понял? Вы хотите сказать, что у него в крови не нашли никаких следов алкоголя?

— Исключается это или не исключается, но я констатирую только факт. Мой опытный коллега проверял дважды — у него в крови не больше алкоголя, чем у человека, который всю жизнь был закоренелым трезвенником.

Мак-Элпайн покачал головой.

— Не может этого быть, — повторял он. — Послушайте, профессор, у меня есть доказательства.

— Для нас, многострадальных врачей, нет ничего невозможного. Скорость усвоения алкоголя у разных людей различна. Вы даже не поверите мне, если я скажу, насколько она различна. И у такого молодого и явно очень здорового человека, как этот ваш друг…

— Но глаза!.. Вы видели его глаза! Мутные, налитые кровью…

— Ну, на это могло быть полдюжины разных причин…

— А расстройство зрения?

— Глаза у него вполне нормальные. А как хорошо он видит, об этом пока сказать трудно. Иногда бывает, что глаза сами по себе совершенно здоровы, но поврежден зрительный нерв. — Он поднялся. — Я бы сделал целую серию проб. Но, к сожалению, сейчас не могу, меня ждут в операционной. Может быть, ваш молодой человек сможет зайти сюда вечерком, часов в семь?

Мак-Элпайн ответил, что тот обязательно придет, поблагодарил врача и вышел. Подойдя к Харлоу, он взглянул на сигарету, которую тот держал в руках, потом на Харлоу, потом — опять на сигарету, но не сказал ни слова. Все так же молча оба они вышли из больницы, сели в машину Мак-Элпайна и поехали обратно по дороге в Монцу.

Харлоу первым нарушил молчание:

— Вы не думаете, — начал он кротким голосом, — что мне, как лицу заинтересованному, не мешало бы знать, что сказал врач?

— Пока — ничего, — отрывисто бросил Мак-Элпайн. — Хочет провести серию проб. Первая — сегодня вечером, в семь часов.

— Думаю, что вряд ли это нужно, — все тем же кротким голосом возразил Харлоу.

Мак-Элпайн вопросительно посмотрел на него.

— Как вас понимать?

— В полмиле отсюда находится небольшая закусочная. Остановите там машину, пожалуйста, Мне нужно поговорить с вами кое о чем.

В семь часов вечера — то есть в тот час, когда Харлоу, как предполагалось, должен был находиться в больнице, Даннет сидел в номере Мак-Элпайна. Оба выглядели как на похоронах. И в руках у них были бокалы с виски.

Даннет сказал:

— О боже мой, Джеймс! Так он тебе и сказал? Что у него сдали нервы, что знает, что он уже конченый человек, и спросил, не может ли он расторгнуть контракт?

— Именно так и сказал… Нечего, мол, играть в прятки! Хватит пускать пыль в глаза, особенно самому себе. Один бог знает, сколько мужества понадобилось парию, чтобы высказать все это.

— А как насчет виски?

Мак-Элпайн отхлебнул из своего стакана.

— А насчет виски финал был довольно комичным, представьте себе! Говорит, что терпеть не может это чертово зелье и благодарен, что есть причина никогда не дотрагиваться до него.

Теперь настала очередь Даннета приложиться к своему бокалу.

— И что же теперь с ним будет, с вашим бедолагой? Только не подумайте, Джеймс, — я прекрасно понимаю, чего это стоит вам. Вы теряете лучшего гонщика… Но сейчас меня больше беспокоит Джонни.

— Меня — тоже. Но что делать? Что делать?!

А человек, явившийся причиной всех этих переживаний, был удивительно невозмутим. И для виновника величайшего поражения в истории автогонок Джонни Харлоу выглядел необыкновенно бодро. Находясь у себя в номере и завязывая перед зеркалом галстук, он даже что-то насвистывал, хотя и почти беззвучно. Иногда он ненадолго замолкал и улыбался какой-то затаенной мысли. Наконец он надел куртку, вышел из номера, спустился в холл и, заказав в баре стакан сока, сел за ближайший столик.