Минут через двадцать в комнату заглянула Наташа. На ней были босоножки, джинсы и белая тенниска.

— Не спите?

— Нет. Слушаю вашу музыку.

— Приходится мучить инструмент. Я на год оставила занятия.

— Занятия где?

— В Анкоридже. В музыкальном колледже. Теперь уже, наверное, из этих занятий ничего не получится.

Она говорила с ним легко. Ему не хотелось, чтобы она уходила, поэтому он спросил:

— Почему?

— Запустила. Ладно, давайте не будем об этом. — Подойдя к окну, отогнула одеяло, впустив в комнату свет. — Хотите есть? Да?

— Кажется, хочу.

— Я сейчас вернусь, хорошо?

Она вернулась минут через десять с подносом, на котором стояли тарелка с бульоном и миска с сухарями.

— Я пока сниму с окон одеяла. Ешьте. Пока она снимала одеяла, он съел все, что она принесла. Переставив поднос с пустой посудой на стол, села напротив.

— Вам пока больше нельзя. Потерпите, я сделаю вкусный ужин.

— Буду ждать.

— Ларри сказал, сюда обещал приехать дэмпартский врач.

— Мне он тоже это сказал.

— Врач в Дэмпарте хороший. К тому же, если он обещал, он обязательно приедет.

— Вы играете с детства?

— В общем, да. Вообще-то, я мечтала быть биологом, так же как Коля. Мама очень понимала во всем, что касается трав, растений, вообще всего, что нас здесь окружало с детства. Ясно, мы хотели быть, как мама.

— Мечтали быть биологом, а стали пианисткой?

— Ну уж… пианисткой. Громко сказано. Просто родителям показалось, что у меня есть музыкальный слух.

— Показалось?

— Да. Может, у меня в самом деле есть музыкальный слух. Так или иначе, они купили инструмент. В Дэмпарте нашлась женщина, согласившаяся давать мне уроки. Потом меня отвезли в музыкальный интернат. Потом я поступила в колледж. Потом… пришлось все отложить. Наверняка вы еле слушаете. Простите. Все это неинтересно.

— Наоборот, мне очень интересно.

— Ладно… Интересного ничего нет. Провинциальная девушка. Вы же, судя по вашему английскому, откуда-нибудь с востока? Да?

— Да.

— Из большого города? Угадала?

— Последняя квартира у меня была в Нью-Йорке.

— Мечтаю побывать в Нью-Йорке. Вообще хотя бы просто в Штатах. Походить по концертам. И… вообще. У вас там большая семья?

— У меня нет семьи.

— Что… вообще никакой?

— Никакой. Выражаясь по-русски, я бобыль. Здесь бобыль. И в России был бобыль.

— Вы были в России?

— Я там родился. И жил до двадцати двух лет.

— Надо же… Я думала, вы родились здесь.

— Почему?

— Вы говорите, как коренной американец.

— Спасибо. Просто я с детства развивал в себе способность подражать.

— Способность подражать?

— Да. Такая работа. Без этого я просто пропал бы.

— Наверное, вы очень любите свою работу? Да?

— Может, люблю. Я хотел бы снова послушать, как вы играете.

— Да ну. Глупости. — Однако это не были глупости, что он понял по гримасе, на секунду тронувшей ее губы. — Идет катер.

— Откуда вы знаете? По-моему, никаких звуков. Кроме птиц.

— Для вас. — Улыбнулась. — Вы не жили с детства на реке. Пойду встречу. Может, это врач.

Это в самом деле был врач. Доктор Доули, а именно так звали прибывшего врача, оказался невысоким сухим старичком с блеклыми глазами и лицом, изборожденным морщинами. На вид дэмпартский врач выглядел совсем немощным. Однако после того, как доктор Доули осмотрел Шутова, а затем с помощью Наташи обработал рану и наложил швы, мнение Шутова о докторе Доули переменилось. При том, что доктор Доули отлично знал свое дело, его руки и особенно пальцы выдавали недюжинную силу.

После того как с обработкой раны было покончено и Наташа уложила Шутова повыше, доктор Доули сказал, сев на стул:

— Должен заметить, мистер Шутов: вы удивительно крепкий молодой человек. Удар был сильным.

— Может быть, доктор. Я уже не помню.

— Можете поверить мне. Удар был сильным, и все же кости черепа целы. Однако в связи с сильным сотрясением мозга и обширной гематомой вам необходимо как минимум пять дней соблюдать строгий постельный режим.

— Я могу соблюдать этот строгий постельный режим здесь?