Ближайшей целью похода была Яффа, к которой шла дорога между горным хребтом и берегом моря, поблизости от того и другого. Обозов было немного или, вернее, почти ничего, а дорогой нельзя было надеяться найти пропитание: Саладин постарался всё уничтожить. Правда, суда не отставали от рати: на них везли подкрепления и припасы. Но всё-таки, в общем, дело представляло не очень-то приятный вид. Ричард знал отлично, что не особенно высокий хребет Евфраимов, покрытый густыми дубовыми лесами, представлял собой прекрасное прикрытие: сарацины могли там двигаться за ним по пятам и когда угодно нападать на христиан с чела, с тыла, с левого боку. Для Ричарда и его рати то был томительный путь опасностей, тревог — и никакой славы!

Шесть недель Ричард выдерживал, во главе своей рати, непрерывную битву, где все силы неба и земли, всё могущество Магомета, все враги в его собственных рядах — все дружно нападали на него. Ричард один встречал беды с бледным лицом, с твердым взглядом, с крепко сжатыми зубами. Как ни вызывали его чужие и свои враги, он решил, что ни сам не будет нападать, ни своих друзей не допустит до этого, покуда неприятель не будет всецело у него в руках. Восхищайтесь им вы все, знающие, что такое долготерпение, и как трудно достигнуть его.

Не успели христиане перейти через ручей Белус, как на них посыпались всяческие затруднения. Дорога шла по кремнистому пустынному берегу, по соленой траве, меж бурых, косматых кустарников. За милю влево от дороги начинались утесы, отроги горного хребта; кусты превращались в чахлые деревья. Утесы поднимались всё выше и выше, а вместе с ними подымались и деревья. Наконец, вздымался целый лес — сначала редкий, а дальше всё чаще и темнее. Совсем вдали в темную лазурь небосклона уходили зубчатые края горного хребта, серые, ободранные, расщепленные. По самому краю этих возвышенностей неслись всадники на конях, невероятно твердых на ногах. Они ревели, как дикие, играли своими копьями и бросались в глаза своим белым нарядом, своими смуглыми лицами и хриплыми голосами. Они налетали кучками человек в пятьдесят или целыми тучами проносились мимо, как вихрь, и исчезали вдали. И при каждом таком набеге, полном страшного гиканья, не один христианский воин тщетно призывал себе на помощь Спасителя.

Время от времени попадались на дороге мамелюки в броне; они стояли плотными дружинами под прикрытием своих лучников и словно вызывали на бой. Иногда христиане развертывали свои ряды для натиска (так они делали сначала), или какой-нибудь рыцарский отряд, более предприимчивый, зарывался вперед галопом и, разгорячившись, бросался на врага с криками «Вперед!» или «Выручай Акру!». Но тут из лесу с гиканьем появлялась черная конница, она огибала наших и отрезала ту или другую дружину. Так бывало днем, да и ночью было не больше мира под блестящими звездами. Вечно — отчаянная топотня, вспыхивающие там и сям лагерные огни, фырканье и храп в потемках, всадники-привидения, внезапно возникающие и исчезающие в полумгле, а среди перемежающегося затишья — злобное вытье встревоженных хищных зверей!

За днями, полными суматохи, следовали порожние дни, когда воинство оставалось в одиночестве между пустыней и солнцем. Зато тут людьми овладевали голод и жажда; их жалили змеи; кусачие мухи сводили их с ума; песок жег им ноги сквозь железо и кожу. От всего этого войска теряли больше людей, чем от сарацинских засад, и ещё больше теряли они дух. Тогда было раздолье для личных ссор: эта сушь питала ненависть. И вот, на бездейственных ночных караулах, под ослепительным солнцем полудня, под беловатыми и под желто-лазоревыми небесами, де Бар припоминал свою пощечину, де Герден — свою похищенную жену, Сен-Поль — своего убитого брата, а герцог Бургундский — свои сорок фунтов.

Надо признаться, что Ричард простирал свою власть, может быть, уж чересчур далеко. Его целью было поскорей достигнуть Яффы, а оттуда направиться внутрь страны по холмам прямо в Святой Град. Было бы безрассудно бросаться на неприятеля, который охватывал лесистые высоты. Но время шло. Ричард терял своих людей и слышал ропот тех, которые были свидетелями их кончины. И он понял, что было бы хорошо, если б удалось вызвать Саладина на открытый бой в удобном месте. Но это было трудно: Ричард знал, что войска сарацинов, хотя и следуют за ним по пятам лесами, но стараются не попадаться ему на глаза. Никого, кроме легкой конницы, не видно было поблизости: сарацины старались жалить неприятеля, как осы, и тотчас же убегать, не ввязываясь в битву.

Наконец, в болотах Арсуфа, где Мертвая Река тянется по широкой болотистой равнине и, сама обращаясь в болото, спускается к морскому берегу, Ричард заметил, что может попробовать и воспользоваться случаем.

Гастон Беарнец весьма ловко обманул Саладина и заманил его в открытое поле. Между тем как христиане продолжали свой мучительный поход, Саладин ударил на их задние отряды, которые добрых шесть часов (а, может, и больше) выдерживали натиск неприятеля, не нападая сами, между тем как середка и чело рати поджидали их. То был один из самых тяжелых дней железной власти Ричарда. Де Шаррон, начальник задних отрядов, посылал к нему гонца за гонцом с мольбой:

— Христом-Богом прошу тебя, государь: дозволь нам ударить по врагу! Мы не можем дольше терпеть.

— Пусть они нападут ещё раз! — отвечал Ричард. Сен-Поль, считавший, что это — счастливый случай в его жизни, открыто восстал языком.

— Бараны мы, что ли? — говорил он французам вместе с герцогом Бургундским. — Разве король — погонщик стада? Где французское рыцарство?

Даже друзья Ричарда стали тревожиться. Граф Шампанский мотал головой и бранился себе под нос. Гастон Беарнский, бледный, угрюмый, покусывал свою бородку. Ещё два бешеных набега задний отряд выдержал стойко, но при третьем он раскололся, хоть и отбил турок.