Так и было, но Яффа обратилась в груду камней. Тут состоялось большое заседание. Ричард изложил свои виды. По его мнению, надо было выбирать одно из двух — или исправить Яффу и разом двинуться на Иерусалим, чтобы там добраться до Саладина и сцапать его, или же идти дальше по берегу в Аскалон и снять осаду с этого города.

— Государи мои! — сказал Ричард. — Я стою за Аскалон. Это — ключ к Египту. Пока султан держит нас в тисках в Аскалоне, он может приводить своих вьючных мулов; если же мы освободим этот город, после пальбы, которую зададим ему, мы можем распоряжаться в Иерусалиме по своему усмотрению. Что ты на это скажешь, герцог Бургундский?

При естественном порядке вещей, герцог ничего бы не сказал, но его набил по горло своими внушениями Сен-Поль. Ричард стоит за Аскалон, этот ключ к Египту, поэтому он, герцог, брякнул:

— А я считаю Иерусалим ключом к целому миру.

На это Ричард возразил только одно:

— Ключ имеет цену только в том случае, если им можно отпереть дверь.

Все французы стояли за своего предводителя, кроме де Бара. Вместе с присными короля, он тянул в его сторону. Но герцог Бургундский двинуться не хотел, сидел, как тумба. Он сам не хотел идти на Аскалон, и ни один из его воинов не пойдет! Ричард проклял всех французов, но уступил. Правду сказать, он побоялся оставить Сен-Поля позади себя.

Стены и башни Яффы были починены, и в городе оставлен гарнизон. Затем, поздней осенью (правду сказать, слишком поздно), они двинулись внутрь страны по волнообразной травянистой равнине по направлению к Бланшгарду, белому замку на зеленом холме. Подвигаясь медленно и осторожно, христиане направились в Рамле, а оттуда — в Бетнобль, который лежал на расстоянии двух дней пути от Иерусалима. В ту пору, в октябре, стояла мягкая, теплая погода. Под влиянием святых мест и мирной тишины прелестной страны, Ричард был в восторженном настроении. День и ночь он только о том и думал, что он уже па пороге той земли, которая сохраняла стопы Божественного Искупителя. Правда, король был против того, что делалось: он сам предпочел бы подойти к Иерусалиму со стороны Аскалона. Теперь совершалось безумие, но безумие славное, за которое можно охотно пожертвовать своей жизнью. И он, Ричард, был готов умереть, хоть и надеялся, и даже был уверен, что не умрет. Уже раз ужаленный, Саладин теперь оробеет: его здорово поколотили под Арзуфом.

Вдруг является к Ричарду в шатер епископ Бовэ вместе с герцогом Бургундским (Сен-Поль остался позади). Они держат речь, доказывая, что зима на носу и что было бы благоразумно отступить к Яффе или даже спуститься до самого Аскалона, ведь Аскалон, кажется, нуждается в поддержке. Сердце замерло у Ричарда при такой измене, он воспылал яростью.

— Клянусь Небом! — закричал он. — Что мы такое — зайцы или собаки? Неужели же вы думаете… Вдруг он удержался от бурного порыва и прибавил:

— А скажите-ка, пожалуйста, какое участие принимает всемогущий Бог в этой вашей игре?

Бургундец тупо взглянул на епископа из Бовэ, тот поспешил заметить:

— Государь! Аскалон осажден.

— Ах ты, старый дурак! — воскликнул Ричард. — Так-то ты знаешь султана? Как можешь ты равнять его с герцогом? Ведь вы отлично сами знаете, что Аскалон уже три недели в осаде.

Герцог всё смотрел на епископа. Опять вынужденный сказать что-нибудь, тот начал:

— Государь! Ваши слова оскорбительны, а я говорил радушно. Граф де Сен-Поль…

— А! — воскликнул Ричард. — Граф де Сен-Поль? Теперь я начинаю понимать вас. Прошу позвать сюда вашего графа де Сен-Поля!

За графом тотчас послали. Он явился с мрачной улыбкой на лице, с почтительным выражением, но настороже. Король Ричард возвысил свой голос, но не руку: рука немного дрожала.

— Сен-Поль! — начал он. — Герцог Бургундский отсылает меня к епископу, а епископ — к вам. Таков, по-видимому, приказ по войскам короля Филиппа. Сколько я понимаю, вам троим вверена честь Франции. Ну, теперь заметьте, что я вам скажу. Три недели тому назад я стоял за то, чтобы идти на Аскалон, а вы — на Иерусалим. Теперь, когда я вас привел на расстояние двух дней пути от цели ваших вожделений (заметьте, только двух дней!), вы стоите за Аскалон, а я — за Иерусалим. Что же всё это значит?

— Государь! — рассудительно заметил де Сен-Поль. — Вот что это значит: мы считаем, что Святой Град неприступен в настоящее время года или неудержим, Аскалон же всё ещё можно взять.

Король Ричард положил руку на стол.

— Все это ничего подобного не значит, человечек! Ты сам не веришь, чтоб можно было взять Аскалон. Теперь он от нас на расстоянии восьмидневного пути, а тогда, месяц тому назад, он был рукой подать. Вы делаете то, что мне стыдно перед войсками, которые я принужден вести вперед. В чем же ваши убеждения? В чем ваша вера? Вы — веры вашего больного господина Отступника, вы — веры вашего бледного маркиза Монферрата! А я-то принимал вас за мужей!.. Фи! Вы просто крысы!

Это было ужасно слышать. Сен-Поль прикусил губы и не ответил ни слова.

— Государь! — запальчиво проговорил епископ. — Никогда ещё никто не упрекал меня в недостатке мужества. Когда вы, государь, пришли с войной в мою родную землю, ещё при жизни короля — вашего отца. я встретил вас в стальной броне. Сами посудите: если я не побоялся сразиться с вашей милостью, стану ли я бояться султана? Моё благочестивое желание — облобызать святой Гроб и коснуться святого Креста, но только до, а не после моей смерти.