А господа офицеры во главе с командиром батальона (хотя от него и остались две неполные роты) действительно предавались чревоугодию, наслаждаясь гостеприимством и радушием Аполлона Фридриховича. После лишений и голодовки нынешней кампании даже жареная кошка покажется изысканным яством, а тут неожиданное изобилие… Несколько грубоватая, конечно, еда: жирные печеные поросята, заливное из говяжьих языков, караси в сметане, рыбный суп из окуней и ершей, ветчина семи сортов, четыре вида сыра и прочее, сытное и тяжелое для ослабевших желудков. Впрочем, впечатляющее количество и разнообразие способствующих пищеварению вин радовало и внушало надежду на благоприятный исход праздничного ужина. А то, знаете ли, бывали случаи… Но не стоит о грустном — даже если и случатся неприятные последствия, так завтра же не в бой, не так ли? А некоторое расстройство можно и перетерпеть.

— Месье Аполлон, как вы считаете, пойдет ли ваш царь на заключение перемирия? — Капитан Граммон сделал глоток весьма недурного бургундского и поставил бокал на стол. — И почему ваша обворожительная супруга совсем не пьет вина? Будьте здоровы, мадам Манефа!

Разговор шел на французском языке, каковым Манефа Полуэктовна не владела, и при упоминании своего имени она вопросительно посмотрела на мужа. Аполлон Фридрихович перевел:

— Дорогая, француз интересуется, почему вы не пьете.

— Передайте ему пожелание пойти в собачью задницу.

Клюгенау улыбнулся и сообщил месье Граммону:

— Она предложила выпить водки за здоровье Великого Императора всех французов. Господа офицеры поддержат тост дамы?

Господа офицеры встретили предложение одобрительными восклицаниями, и по знаку хозяина кухарка выставила на стол огромную бутыль из почти прозрачного стекла с красочным этикетом и залитым сургучом горлышком.

— Это все нужно выпить? — с опаской уточнил капитан.

— Не переживайте, у нас есть еще! — успокоил Аполлон Фридрихович. — Винокурня Леонтия Шустова на Мясницкой! Поставщик двора Его Величества! Хлебная слеза! Дар русских полей! Ну и прочее…

Клюгенау долго бы еще изрекал похвалы в превосходных степенях, но его супруга решительно взяла дело в свои нежные ручки:

— По полной!

— Что она говорит?

— Неполный стакан оскорбляет славу французского оружия.

— Да?

— Устами женщин и младенцев часто говорит Господь.

— Хорошо! — Капитан поднял налитый расторопной кухаркой стакан: — Vive la France! Vive l'empereur!

Аполлон Фридрихович проследил за движением кадыка месье Граммона и тут же сунул ему соленый огурец:

— Вот! С личного огорода его светлости князя Александра Федоровича Белякова-Трубецкого.

Француз вяло отмахивался, но, справившись с мучительным кашлем и вытерев слезы, переспросил:

— У вас князья работают в огородах?

— А у вас разве нет? — в свою очередь удивился Клюгенау. — Впрочем, вы, кажется, что-то говорили о перемирии?

— Я говорил? — Живительное тепло, разливающееся по всему организму, сделало течение мыслей капитана вялым и тягучим. — Наш Император намерен добиться не перемирия, а капитуляции.

— Чьей?

— Разумеется, вашей.

— Извините, господин Граммон, но я не воюю с Францией.

— Да? — Вялость вдруг сменилась необыкновенной легкостью. — Это легко исправить: прикажите подать перо и бумагу.

После того как все та же кухарка (единственная прислуга в доме, не считая конюха) принесла писчие принадлежности, капитан некоторое время потратил на освоение ручки со стальным пером. Удивительное и странное устройство… И в чернила не нужно макать каждый раз. Потом несколько минут ушло на сосредоточивание. Или сосредоточение? Впрочем, это неважно… главное, чтобы строчки получились ровные. По возможности, конечно.

— Извольте, месье Клюгенау! — француз протянул Аполлону Фридриховичу исписанный лист.

— Что это?

— Документ, в котором Франция объявляет войну непосредственно вам! — Граммон рассмеялся удачной шутке. — За это нужно выпить!

— Непременно, — согласился поручик, бережно складывая бумагу. — Водки?

— Да! За победу французского оружия мы будем пить русскую водку!

Пока офицеры аплодисментами благодарили командира за свежий каламбур, Манефа Полуэктовна спросила у мужа:

— Чего это они?

— Войну мне объявили.

— Нести вторую бутыль?

— Пожалуй, две…

Где-то перед рассветом скрипнула дверь спальни, и сидевший на кровати Аполлон Фридрихович повернул голову. Супруга…

— Чему обязан столь позднему визиту?

Как и водится в приличных семьях, чета Клюгенау спала раздельно, дабы не нарушать благочестие излишним… хм… Да и возраст, точнее, разница в нем. Согласитесь, в пятьдесят четыре года тяжело быть героем не только на войне. Особенно не на войне!