С начала войны, как заметил Борис, Роман стал еще более энергичным и напористым, деятельным и неутомимым…

Борис нетерпеливо поглядывал вдоль берега речки в надежде заметить между кустами коренастую фигуру приятеля. Долго ждал он и наконец увидел не одну, а четыре фигуры: они двигались по тропинке, пролегавшей между липами и прибрежным кустарником. Трое из незнакомцев вдруг остановились, четвертый же продолжал приближаться. Борис узнал его и, обрадованный, двинулся навстречу.

— Здорово, друг, — приветствовал он Романа. — Опоздал что-то.

— Хорошо, что хоть так удалось. С задания возвращаюсь. Может, слышал ночью взрывы?

— Слышал. Стены моего сарая так и задрожали. Где это вы постарались?

— Возле Калиновки. Зареченский мост поминай как звали.

— А гитлеровцы над ним целый месяц потели!

— Теперь пускай поплачут.

У Романа был бодрый вид. Его голубые глаза глядели весело, а на лице светилась удовлетворенная улыбка. Борис понимал состояние Романа и вместе с ним радовался новому успеху партизан.

— А у нас в Родниках — беда…

— Что, не взорвали мельницы?

— Взорвали. Часового убили. Но дорогой ценой это досталось. Один из наших хлопцев погиб, когда после взрыва убегал от мельницы. Пуля попала прямо в голову. И унести его никак не удалось. Полицейские захватили труп, опознали. На следующий день расстреляли всю его семью.

— Та-ак, — вздохнул Роман.

Борис вынул из кармана сложенный вчетверо листок и подал его Роману.

— Сведения о родниковском гарнизоне. Ковбец тут все подробно расписал.

— Он работает?

— Уже вторую неделю. Почти каждый день ездит теперь в Калиновку, делает запасы. Говорит — еще неделя, и медпункт будет готов к эвакуации, — сообщил Борис и, лукаво подмигнув, тихо рассмеялся.

— Ладно, передам начальству. Камлюк сказал, что часть своих людей ты можешь отправить в лес. Сам же пока ни с места.

— Понятно.

— Ну, мы спешим… Будь здоров, — подал Роман руку и, только сейчас заметив топор под мышкой у Бориса, спросил: — А это что, маскировка?.. Если случится какая-нибудь надобность, приходи к своей сестре в Бугры. Мы там теперь каждый день выставляем дозоры.

Роман ушел. Борис подождал немного, потом двинулся в противоположную сторону вдоль берега реки.

Начинался день. Яркие лучи солнца заливали окрестность, пронизывали густые заросли. С кустов и травы сползала седина изморози. На луговинах, в ямках, бусами сверкали льдинки. Дивясь, как когда-то в детстве, блеску этих льдинок, Борис остановился полюбоваться лужайкой, пестревшей сотнями беленьких бусинок.

Вдруг он услышал отчаянный гусиный гогот. Он вышел из лозняка и, бросив взгляд на огороды, увидел неподалеку от бани стадо гусей и Надю. Девушка торопливо гнала гусей к речке. Изредка она оглядывалась на деревню. Борис понял, что гуси тут ни при чем: какая-то другая причина заставила Надю спешить сюда.

— Твоя мать как угадала, что ты здесь, — глотая слова, быстро проговорила Надя, увидев Бориса. — На рассвете приехал Федос Бошкин. И еще трое с ним, Федос сейчас, я видела, на улице стоял, а трое полицейских с его отцом поехали куда-то в конец деревни.

— Ну и что же? — спокойно встретил ее новость Борис.

— Как что? В деревню не возвращайся. Всяко может…

Борис не дал ей кончить — сжал в объятиях, встревоженную, волнующуюся, и расцеловал. Отпустив, не то всерьез, не то в шутку сказал:

— Не забывай сначала поздороваться, а потом уже рассказывай свои новости. Так как же вы с мамой догадались, куда я пошел?

— По траве… Мать в сад ходила. Сказала, что к речке ведут следы. Тогда я — гусей для виду, и сюда.

Надя была взволнована. Она радовалась тому, что ей удалось вовремя предупредить Бориса, что встретилась с ним, а больше всего, пожалуй, тому, что он, такой сильный и хороший, вообще существует. Щеки ее светились легким и, казалось, прозрачным румянцем. И этот румянец, и живые карие глаза, и все ее сосредоточенное лицо, и даже большой белый платок, кое-как повязанный торопливой рукой, — все подчеркивало ее, Надино, волнение и тревогу.

Они стояли на берегу и, поглядывая на гусей, полоскавшихся в воде, разговаривали. Вокруг было тихо, спокойно. И вдруг эту тишину разорвал близкий выстрел. Над их головами послышался шум крыльев: это вспорхнули из лозняков дикие утки и испуганно рванулись в небо. Одна из них, как заметил Борис, сначала отстала от стаи, потом, судорожно трепеща крыльями, упала в кусты возле бани. Кто же это стрелял? Надя побежала было в ту сторону, откуда раздался выстрел, но еще торопливее вернулась назад.