Пытаясь возразить, Малышка покачала головой, но мать лишь крепче сжала ей руку.

— Не надо бравировать, дорогая. Так будет только тяжелее. Не бойся показать свое горе.

— Но я не…

Малышка умолкла, увидев страдальческий блеск в глазах матери. Мафочка очень переживает, но будет переживать еще сильнее, если подумает, что у нее бессердечная дочь. Постаравшись изобразить улыбку, Малышка наклонила голову, чтобы скрыть румянец стыда.

— Моя овечка, — прошептала мафочка и, обняв дочь за плечи, притянула ее к себе, чтобы уложить ее голову себе на грудь. Малышке пришлось неловко выгнуть шею, но она подчинилась любящей руке.

— Может быть, это и не Джеймс вовсе.

— В таком тоне папуля больше ни с кем не будет говорить, — возразила мать. — Разве что с родственниками. Но они не звонят спозаранку. Предпочитают ругаться за меньшую плату.

Она весело хихикнула и отпустила дочь. С благодарностью выпрямившись, Малышка потерла шею.

— Ох ты Боже мой, не надо бы мне смеяться, — сказала мафочка.

Малышка улыбнулась.

— Опять скандал?

— Кажется, Флоренс что-то задумала. Вчера вечером папуля разговаривал с ней. Громы и молнии почти полчаса. Не представляю, как он выдерживает. На его месте я была бы без сил.

— Для него это как хорошая пробежка. Разгоняет кровь.

Первый раз в жизни Малышка не только поняла своего отца, но и была заодно с ним. Для здоровья полезно время от времени давать волю злости. Когда он с блестящими глазами, раскрасневшийся, вошел в спальню, она почувствовала, как радостно заколотилось ее сердце.

— Ну, папуля?

Мартин усмехнулся и пощелкал костяшками пальцев.

— Его светлость. Думаю, он получил свое. «Моя жена у вас?» Представляете, моя жена!Его собственность! Ну я и говорю: моя дочьу меня. Прошу прощения, сказал он. Прошу прощения за беспокойство. Можно подумать, я разговариваю с телефонным оператором! Но я ничего не сказал на этот счет. Подумал, пусть подавится, черт с ним. А он все делает вид, будто его гнетет печаль — печаль, а не злость. Такую он выбрал линию. Бедняжка, не может оправиться. Проснулся, а жены нет, сбежала, как нашкодившая горничная. Кстати, что он имеет против горничных? Ему бы хотелось, чтобы у нее было больше достоинства! Он старался быть цивилизованным и впредь тоже будет стараться, можешь радоваться. Кстати, он готов на щедрые в разумных пределах алименты. Обрати внимание! Дом, естественно, записан на его имя, так что если его жена не желает в нем жить, то он выставляет его на продажу. Часть полученных денег он обратит в трастовый фонд для Пэнси. Он также готов на честный раздел всего, что — цитирую — может рассматриваться как общее имущество!Это мебель, постельное белье, кухонное оборудование. Фамильное серебро, естественно, остается ему! Я уж не говорю об украшениях его матери. Он упомянул кольцо с бриллиантом и рубином. Деньги и чувства, как ты понимаешь, для него неразделимы. Но он может подумать насчет того, чтобы отдать тебе машину…

Малышка рассмеялась, и отец изумленно посмотрел на нее, словно увидел в первый раз.

— Ну, тут я оборвал его и сказал: не волнуйтесь, мы это дело передадим жуликам-профессионалам.

— Пожалуйста, Мартин, — перебила его мафочка. — Дорогой, остановись. Я знаю, что ты чувствуешь, как ты сердишься из-за нашего бедного ребенка. Он чудовище! Но он — ее муж! Ты разобьешь ей сердце.

— Вряд ли.

Все еще смеясь, Малышка сказала:

— Прости, мафочка.

И подумала: с чего это я извиняюсь? Потом она постаралась сочинить приемлемое для матери объяснение.

— Когда-то я любила его. По крайней мере, мне так кажется. Но это давно прошло.

Мафочка внимательно поглядела на нее.

— Родная, как же он обидел тебя! Наверно, ты ненавидишь его. Не бери у него ни одного пенса! Мы не нищие! Проклятые деньги!

Мартин фыркнул.

— Считай это выходным пособием. Так проще.

— Я не ненавижу его, мафочка, — ласково проговорила Малышка. — И даже не могу сказать, что он мне не нравится. Я ничего не чувствую к нему. Это правда. И если я не собираюсь делить его серебро, то не понимаю, почему бы ему не поддержать меня некоторое время. Конечно, я найду себе работу, но на это потребуется время. Ведь мне нужно быть свободной в каникулы. К тому же у меня нет профессии.

— А почему? — набросился на нее мгновенно побагровевший Мартин. — Ты могла бы учиться в университете. И не только Джеймс виноват. Его нельзя винить во всех твоих глупостях. Нечего было сразу после школы выскакивать за него замуж. Господи помилуй, да он годился тебе в отцы.Я говорил тебе. Сначала выучись. У тебя должна быть профессия. Подожди. Куда там! Разве ты слушала меня?

— Она любила его, — вмешалась мафочка. — Мартин, дорогой, разве дело было в одном Джеймсе? А дети?

— Сентиментальная чушь! Она за них не отвечала.

Малышку удивил его тон, и она разозлилась.

— При чем тут сентиментальность? Мне хотелось сделать что-нибудь в жизни.

— Ерунда. Тебе хотелось пожертвовать собой. Романтические бредни мазохистки!

— Мартин, дорогой, не наскакивай на нее! Милый, это совсем не похоже на тебя.

— Не беспокойся, мафочка, — заявила вдруг Малышка. — Его это только бодрит.

Ее тоже и бодрила, и веселила их перепалка, однако она не могла признаться в этом, глядя в испуганные любящие глаза матери.

— Так легче, чем плакать над пролитым молоком, — с улыбкой проговорила она.

Ее удивлял снизошедший на нее покой, и она подумала, что так не может продолжаться вечно. Безразличие скоро пройдет, как анестезия, и тогда боль возьмет свое. Ей даже хотелось, чтобы так и было. Неестественно чувствовать себя счастливой в подобных обстоятельствах. А она, кроме этого, чувствовала себя еще свободной и беззаботной. Конечно, для той прежней, которой она себя считала или которой стараласьбыть, подобное было бы неестественно. Но ведь она не лгала тогда, не лжет и теперь. Однако стоило ей запеть в родительской квартире или, оторвавшись от книги, встретить устремленный на нее испуганный взгляд матери, и Малышка старательно изображала озабоченность. «Бедняжка Джеймс», —с усилием вспоминала она. Несмотря на то что инициатором разрыва был он, освободилась-то от всяких забот она, предоставив ему продавать дом и искать склад для мебели.