Немыслимый труд! Когда они с мафочкой приехали собрать вещи, Малышка оглядела дом, остававшийся без присмотра всего несколько дней, но уже пропыленный, с разбросанными повсюду газетами, запущенный, с огромным количеством немытой посуды, и ощутила легкий укор совести. Вот и мама после того, как они закрыли последний чемодан, сказала:

— Похоже, миссис Томкинс не приходила. Может быть, приберемся? Хотя бы в спальне?

В ответ Малышка почувствовала, как в ней поднимается черная волна гнева.

— С какой стати? Опять работать на него? Хватит, я чертовски долго пробыла тут в служанках. Мафочка, пожалуйста! Ты же сама говорила, помнишь? Почти моими словами.

— Ладно, ладно, дорогая. Я просто так, — ответила мама, однако по ее тону Малышка поняла, что она осуждает ее за вульгарность, за желание поступить назло бывшему мужу.

— Не останусь тут ни одной лишней минуты, — все еще сердито проговорила Малышка, но тотчас опомнилась. — Больше не могу. Ужасно боюсь, как бы Джеймс не приехал и не обвинил нас в краже. — Она печально рассмеялась. — Еще скажет, что мы уволокли его серебряные ложки. Или кольцо его матери с бриллиантом и рубином.

Звучало убедительно. И стоило Малышке это сказать, как она испугалась по-настоящему, однако короткий смешок был чистым актерством, поэтому ей стало стыдно, когда мафочка торопливо проговорила:

— Какая же я дуреха, дорогая. Прости меня. Мы немедленноуходим.

И еще она вдруг ясно поняла, что своими помыслами и чувствами всегда старалась завоевать одобрение матери, поэтому приглушала бурлившие в ней страсти и играла на нежных струнах, лишь бы доставить ей удовольствие. Не исключено, что из-за предпочтения, отдаваемого ее матерью чистой сладкозвучной мелодии, люди всегда обращались к ней тем лучшим, что в них было. Вот только с Малышкой выходило иначе. Не то чтобы она лгала любимой мафочке, но и всю правду никогда не выкладывала.

От Джеймса пришло письмо, в котором он сообщал, что «информировал детей», — короткое письмо, напечатанное на фирменной бумаге. Поскольку Малышка «сняла с себя ответственность за что бы то ни было», пришлось ему самому выполнить «печальную обязанность».

Мартин принимал больных, когда принесли почту, и Малышка показала письмо матери со словами:

— Помпезный осел! Не удивлюсь, если он продиктовал это секретарше и приказал снять копию. На него похоже! — Посмотрев на мать, Малышка сразу поняла, что приняла неверный тон, и печально вздохнула. — Бедняжка Пэнси! Я столько всего передумала, стараясь сформулировать печальную новость так, чтобы не слишком ее расстроить. Мне даже в голову не приходило, что Джеймс не посоветуется со мной. К чему такая спешка?Вот уж не предполагала, что он настолько бессердечен.

Однако втайне она была благодарна Джеймсу. Нет, она не врала, что, лежа ночью без сна, перебирала в уме всякие слова, не зная, как и когда поговорить с Пэнси, но больше всего ее заботило собственное замешательство. Как ни странно, в нынешней ситуации ей казалось унизительным совсем не быть виноватой, она стыдилась того, что позволила себе стать жертвой, а не обидчицей. Легче ведь сказать: «Ну и мерзавка я!» чем: «Посмотрите, как подло со мной обошлись». Джеймс был бы в восторге, если бы она сыграла роль оскорбленной невинности, и взял бы всю вину на себя…

Видимо, он так и сделал. Позвонила плачущая Эйми. От слез ее юный голос стал хриплым.

— Малышка, не знаю, что и сказать! Все так ужасно, голубушка.Он ужасно поступил с тобой. Так жестоко, нет, это чудовищно. Мне очень, очень жалко тебя. Знаешь, если бы Дикки поступил так со мной, я бы, наверное, умерла.Не хочу видеть папу. Пока, во всяком случае, не хочу! Дикки говорит, это глупо. Он сказал, что, хотя папа берет всю вину на себя, мы не всё знаем, и потом, он мой отец! А я ответила, что ты моя мать! Яправда считаю тебя своей матерью! Мы чуть было не поругались, когда получили папино письмо. Хорошо, что Дикки спешил на поезд. Не знаю, Малышка. Я чувствую себя очень несчастной, знаешь, какой-то растерянной.Может быть, это из-за беременности? Но если ты не хочешь, чтобы я с ним виделась, я не буду.Что бы там Дикки ни говорил.

— Дорогая, ты должна видеться со своим отцом. Дикки прав. Джеймс рассердится, а тебе нет смысла его сердить.

Как нет смысла напоминать о деньгах, которые Джеймс давал своей замужней дочери и которые покрывали большую часть ипотечной платы за прелестный домик в Брайтоне, откуда Дикки каждый день ездил в свою ювелирную фирму. Наверняка Дикки помнил об этом. Да и Эйми, скорее всего, тоже. Вот и голосок у нее тотчас стал веселее.

— Если ты в самом деле не возражаешь.Мне бы не хотелось лишних сложностей, особенно если учесть предстоящие роды. Первый внук и все такое. Тебе ведь известно, до чего он ждет его, и я не представляю, как смогу не пустить его в больницу.

— Ну конечно.

— Правда, еще неизвестно, придет ли он…— Эйми рассмеялась, как показалось Малышке, смущенно. — Ты же знаешь, он так занят всегда. Мне бы просто хотелось избежать неловкости.

— Неловкости?

— Ну, тыпонимаешь… — вздохнула Эйми.

— Ты имеешь в виду, что если я захочу повидать тебя и малыша, то лучше мне не сталкиваться с папой?

— М-м-м… Ну, да… — Эйми вздохнула еще тяжелее, но Малышка лишь улыбалась, не приходя ей на помощь. — Естественно, япредпочитаю тебя. Ты же знаешь, правда? Но все-таки сначалапозвони Дикки, чтобы разведать обстановку.