Рыжий откатил матрас и обнаружил кипу книжек. Он брал каждую, громко читал название и откладывал в сторону.

— Покажите, покажите! — заволновался Заворуй. Такая же книжечка была в его тайной библиотечке. Он рассмотрел ее и вернул воспитателю. — Тут написано чья. Смотрите…

Петр Петрович громко прочел тусклую штемпельную надпись на обороте титульной странички: «Украдено из книг Григория Бродского». Теперь и на других книжках он разыскал такую же надпись.

— Украдено? — холодно спросил Рыжий.

Юра смотрел на пол и молчал.

— Кто вам дал их?

— Не скажу… — глухо отвечал Юра, судорожно глотнув воздух, и облизнул сухим языком совсем сухие губы.

— Где Бродский? — обратился Рыжий к притихшим гимназистам.

— Он еще не вернулся, — ответил кто-то.

— Тебе придется дать отчет господину инспектору, Сагайдак. За ложь понесешь наказание. Ты ночевал у Бродских?

— Да…

— Там тебе дали эти книги?

Юра молчал.

Наконец Гога явился. Предупрежденный в вестибюле друзьями, он вбежал разъяренный.

Петр Петрович протянул ему книжку, указывая на штемпель.

— Я их не приносил! — крикнул Гога. — Честное слово. Я виноват, что читал, но только дома, вне гимназии. — Он повернул свое ястребиное лицо к Юре и крикнул: — Признавайся! Ты украл мои книги, ворюга!

— Я не крал!

— Ты что же читать разучился, негодяй! — И Гога ткнул книжку со штемпелем под нос Юре. — Четко вполне, вор!

Юра промолчал.

— А где еще книжки?! — срывающимся голосом завопил Гога.

— Больше нет!

— Врешь! — И Гога задрал рубашку на Юре, обшарил руками пояс, засунул руки в карманы и вытащил револьвер монтекристо.

— И это, скажешь, твой? — И он стукнул Юру револьвером под челюсть.

Юра не ответил. Ведь тогда он подвел бы Тату. Их тайна…

— Вор! Это мой монтекристо! Его подарил мне мой дедушка Эраст Константинович. Вор!

Юра бурно вздохнул. Это было самое ужасное, самое страшное из всех обвинений. Воровство, а тем более у своих в гимназии, не прощалось, настолько это было позорно и омерзительно. В гимназии никто не крал.

Рассказывали о случае воровства, который был семь лет назад. Вора пансионеры почти насмерть забили ночью втемную. Из гимназии его исключили. Был известен и второй случай, не выясненный до конца. Обвиняемому объявили бойкот. С ним никто не дружил, никто не разговаривал, ему никто не помогал на уроках, и все отказывались принять его помощь. Его не замечали. Через две недели он повесился. Юра все это уже знал. Но выдать Тату? Ведь он поклялся. Никогда! Лучше смерть!

Бродский сбил его ударом по уху на пол.

Петр Петрович буднично сказал:

— Драться запрещено! — и обратился к Юре: — Неужели вы так закоренели в пороке, что не хотите облегчить свою душу чистосердечным признанием? Ваши друзья ждут!

Юра поднялся и исподлобья, зверьком, посмотрел на окружающих.

Холодные, презрительные, осуждающие взгляды. Даже Петя и Коля смотрели испуганно, с немым укором.

— Черт возьми! — воскликнул Гога. — Может быть, он еще что-нибудь украл. Надо обыскать… догола…

Юру раздели. Он мелко дрожал, даже челюсти клацали. Сдергивали рубашку нарочно грубо. Переворошили всю постель.

— Оденьтесь! — презрительно сказал Петр Петрович. — Сейчас отправитесь в карцер. Там вам будет безопаснее ждать решения. Ваши соученики могут не стерпеть…

Юра затягивал пояс, когда Петр Петрович сказал:

— Оба пояса оставьте здесь.

Петр Петрович отвел Юру в карцер и отправился к телефону, чтобы попросить кого-нибудь из Бродских прийти за украденными вещами.

5

В пансион уже в конце уроков приехала Тата. Распространив разрешение начальницы и на понедельник (гимназистки учились во второй смене), она явилась не в форме, а как взрослая, в шубке и в кокетливом платье. Она потребовала, чтобы ее провели к директору.

Директор церемонно принял ее, несколько удивившись, что по такому важному делу, как воровство, приехала столь молодая особа, а не ее мать. При разговоре присутствовали инспектор Матрешка и воспитатель Петр Петрович.