— Снять портрет царя со стены! — донесся голос из задних рядов.

Юра узнал — кричал Гога.

— Тише! Я сам знаю, что и когда надо делать, и не допущу беспорядков! Расходитесь по классам!

2

Вечером в своем зале собрались пансионеры. Их никто не созывал. «Царя скинули с престола!» Юра никак не мог примириться с мыслью, что это оказалось так просто. Солнце не упало на землю. Землетрясения не произошло. Люди едят, ходят, как обычно. Странно и непонятно! Как же теперь? Будет новый царь, мальчик, чуть старше Юры? И он будет с помощью других управлять государством и всей войной!

Гога влез на стол и говорил о свободе слова — пусть не запрещают ругать, кого хотят и как хотят. Он — за свободу печати. Каждый может писать где хочет и как хочет, хоть на стене. Он за свободу совести! Пусть не притесняют гимназистов, а особенно пансионеров. Отменить надзор: куда хотим, туда и пойдем. А если воспитатели против, свергнуть воспитателей! Если инспектор против, свергнуть Матрешку! Если директор будет против, свергнуть Барбоса! Долой царские порядки в гимназии!

Потом на стол вскочил рыхлый восьмиклассник Сверчков, сын владельца пивного завода. Он призывал совершить революцию в правописании. Долой ять! Долой твердый знак! Пусть уже завтра на уроках никто не пишет ни ятя, ни твердого знака.

— А завтра нам всем влепят по колу и вызовут к инспектору! — крикнул восьмиклассник Ведерский, которого за красоту называли Аполлоном Бельведерским.

— Кто не боится, поднимите руки! — призывал Сверчков.

Поднялся лес рук. Юра тоже поднял руку. Так он впервые проголосовав «за революции».

Вечером уроки в тетрадях писали без ятя и твердого знака.

Рыжий, сменивший Феодосия Терентьевича, увидев, возмутился, накричал, запретил и пригрозил исключением.

И все опять стали писать с ятем и твердым знаком, а про Петра Петровича сочинили: «Твердый Рыжий Ятный Знак — черносотенец, дурак».

Ссорились и спорили, даже когда улеглись в постели.

Рыжий выключил электричество, но разговоры не прекратились. И он снова зажег свет и пригрозил карцером. Замолчали. Но как только погас свет, послышался шепот.

Юра ворочался в темноте с боку на бок. Потом забылся, а очнулся оттого, что кто-то шевелился около его кровати. Посмотрел — темно, никого. Когда глаза привыкли к темноте, заметил на полу лежавшую фигуру.

— Что? — испуганно спросил он.

— Тихо! Спи! — Он узнал голос Гоги.

— А что ты?

— Крикни только! Голову оторву! — И Гога, прижимаясь к полу, двинулся к дверям, за ним змеей пополз кто-то еще.

«Почему они ползут? Почему не вышли прямо в коридор?» — удивился Юра. Он счел, что мушкетеру са’Гайдаку позорно остаться безучастным, тихо спустился с кровати и тоже пополз к двери.

В конце коридора белели три фигуры. Они неслышно поднялись по лестнице на второй этаж. И Юра туда! Они проникли в рекреационный зал, и Юра просунул голову в дверь.

Все трое стояли у дальней стены и дергали раму с портретом царя. Это было очень интересно. Царь не поддавался. Толстая золоченая рама высотой в два человеческих роста была крепко прибита к стене. Доносились тихие ругательства.

Юра решил помочь и подбежал. Сначала все трое испугались, а потом рассердились.

Гога больно ударил его по затылку и скомандовал:

— Марш в постель!

Юра упрямо ответил:

— Не пойду. Я тоже хочу свергать царя!

— Свергать царя?.. Господа, мы свергаем царя! — обрадованно объявил Гога.

Опять все тащили. Вчетвером. А рама не поддавалась.

— Сорвем холст! — предложил кто-то.

И тут все принялись бить кулаками по ногам царя. Но холст только пружинил. И тогда Юра сбегал в спальню, прополз к кровати и принес свой перочинный нож. Гога всадил его царю в ногу и рванул книзу. Холст, громко затрещав, распоролся. Затем Гога попросил, чтобы его подняли на руках повыше и ударил царя ножом в живот. И снова холст громко затрещал.

Кулак Гоги уткнулся в нос Юре:

— Если пикнешь!..

— Я не монархист-черносотенец! — обиженно сказал Юра, впервые определив так свою политическую платформу.

Когда утром классы выстроились на утреннюю молитву, перед взорами гимназистов вместо царя в золотой раме предстало красно-бело-синее полотнище. Кто-то из учителей, спасая положение, затянул пустую раму старым русским флагом.

А за окном на Соборной площади реяли красные знамена. Духовые оркестры играли «Марсельезу». И по улице во всю ее ширину шли и шли колонны демонстрантов, вливаясь на площадь.