Шрифт:
– Так вы готовы учить моих ребят?
– Даже не знаю. – Старший тавуллярий вмиг напустил на себя самый задумчивый вид, а именно: этаким слабым – воздушным, как говорила Мелезия – жестом взял себя за бородку и устремил мечтательный взгляд куда-то мимо собеседника. Вот представил, как будто сразу за круглой Агафоновой рожей висела какая-нибудь интересная картина, скажем, Ван Гог. Нет, лучше Ренуар – «Купальщицы»! Такую картину Лешка когда-то давно видел в какой-то глянцевой книжке с репродукциями.
– Что? Что там такое? – перехватив взгляд гостя, Агафон быстро обернулся и посмотрел на стену. – Вроде и нет ничего. А что вы так туда смотрите? Мух увидели или, не дай бог, паука?
– Никого я там не увидел, – мягко улыбнулся Алексей. – Я смотрел сейчас в свою душу, озабоченную нашей беседою.
– А-а-а-а! Вот оно, значит, как – в душу.
И тем не менее нувориш снова покосился через плечо, а уж потом спросил:
– Так я не понял – как насчет моих парней?
Лешка чуть не расхохотался – настолько хозяин дома напоминал сейчас некоего анекдотически-карикатурного «братка» из анекдотов. Даже изъяснялся похоже!
– Я, наверное, мог бы, может быть, их учить… У меня как раз есть немного свободного времени…
– Так в чем же дело?!
– В деньгах, друг мой! – на миг вышел из образа гость. – В таких золотых, сверкающих на солнце, кружочках.
– Понял, – тут же кивнул Агафон. – Намекаете на цехины? Или флорины?
Алексей махнул рукой:
– А все одно – дукаты.
Во взгляде «братка» неожиданно промелькнуло уважение:
– Я вижу, вы в деньгах разбираетесь.
– Да уж, приходилось сталкиваться. Так что насчет оплаты труда?
– Сговоримся! – Агафон хохотнул и, грохнув кулаком по столу, позвал слугу.
Тот сразу же вбежал в зал, словно бы того и дожидался, положив на стол перед хозяином увесистый, приятно звякнувший мешочек.
– Здесь тридцать дукатов, – просто, как о чем-то само собой разумеющемся, пояснил хозяин дворца. – Ваша плата за первую неделю. Ежели мало – скажите.
– Разве денег бывает много?
Агафон снова захохотал:
– А вы мне даже чем-то понравились! Клянусь моими повозками! Но… – Нувориш посерьезнел. – За хорошую плату спрошу такую же работу. Парни у меня хорошие, но слишком уж веселые. Любят иногда пошутить! Вот, вчера чуть было учителя танцев не сожгли.
– Как это – чуть не сожгли? – удивился Лешка.
– Да так… Подожгли его мантию свечкой. Он было тушить, так ведь мои парни не дураки – предварительно мантию греческим огнем пропитали! Поди-ка, потуши! Он – пламя сбивать, а оно еще пуще! В пруд нырнул – а оно не гаснет! Прикинь, веселуха?! Пришлось оболтусов проучить – сегодня на полдня в церковь под конвоем отправлены – грехи замаливают. Со мной не забалуешь, так-то!
Где-то в коридоре или рядом – неожиданно зашумели, забегали. Потянуло гарью.
Старший тавуллярий лишь головой покачал – и не то еще случается! Вот они, помнится, классе в седьмом, изводили одну училку – уж больно громко та на них кричала, обзывала гадко. А кому понравится, когда обзывают? Не собаки же! Да и собакам-то тоже вряд ли уж очень приятны разные там крики да вопли. Чего только не делали! Зайдет несчастная жертва в класс, мел в руки возьмет – а он не пишет, доска свечечкой стеариновой натерта, да и мел в водице вымочен. Тряпки мокрые – на плафонах висят, на «камчатке» какой-нибудь гад рожи строит – веселуха! И-и-и-и кулаком по столу! А ножка подпилена – и стол на пол, и все вещи – журналы там всякие, тетрадки – посыпались, глядь – а на доске уже фотка из порножурнала висит – залюбуешься! Еще стул клеем намазывали. «Моментом». А вот поджечь – не поджигали, чего не было, того не было.
– А третьего дня мои парни богослову рясу к полу прибили, – между прочим, продолжал Агафон. – Не знаю, как так и умудрились, что тот ничего не услышал? Хотел встать – никак. Пришлось потом отрывать с мясом, ну, в смысле – с нитками.
Лешка благостно улыбнулся:
– Хорошие у вас детки. Смышленые.
– Да уж не жалуюсь – все в меня! Скоро, кстати, из церкви явятся. Чего-то вот долго нет…
В дверь неожиданно заколотили.
– Да что там такое? – взъярился хозяин. – Ну никакого покою нет.
– Пришли люди эпарха, господин, – приоткрыв дверь, почтительно доложил слуга. – Из пожарного ведомства. Просят разрешения воспользоваться прудом.
– Прудом? Что, пожар, что ли?
– Церковь Иоанна Студита горит, мой господин! Тушить надобно.
– Тушить? Церковь… Постой, постой, какая, говоришь, церковь? Иоанна Студита? Ближняя?
– Она самая.
– Черт!!! Так мои что, уже и ее умудрились… Где эти христопродавцы?!
– Кто, мой господин?