Ельцин, Силаев и первый заместитель председателя Верховного Совета России Руслан Хасбулатов были включены в так называемый «центральный список» кандидатов на избрание в ЦК, что практически гарантировало им мандаты.

Ельцин заранее с помощниками обсуждал, выходить ему из партии прямо на съезде или позднее, колебался, волновался. Потом все-таки решился распрощаться с партией.

Когда стали зачитывать списки нового ЦК, Ельцин попросил слова, прошел на трибуну и сказал, что выходит из КПСС. Объяснил, что в роли председателя Верховного Совета он не может подчиняться одной партии, а обязан подчиняться воле народа. Чеканя шаг, вышел из зала. Вслед ему кричали: «Позор предателю!» Горбачев был растерян.

Анатолий Черняев вспоминает тот съезд:

«Скопище обезумевших провинциалов и столичных демагогов... Уровень выступающих настолько примитивен, что воспринять что-либо, кроме ВПШовского «марксизЬма-ленинизЬма», они просто не в состоянии. Иначе — «предательство!»...

На съезде шел разгром горбачевской команды. А она оказалась несостоятельной в защите, не говоря уже о неспособности к нападению (если пользоваться футбольной терминологией). И понятно почему: держалась за партию, не мыслила себя вне партии, тем более в позиции против партии, олицетворяемой съездом.

Только Ельцин звериным своим чутьем ощутил «гул истории». И когда на него после его «бонапартистской» речи (так ее назвал один из делегатов) «покатили бочку», он заявил с трибуны, что уходит из партии. И покинул ошеломленный зал под редкие выкрики «Позор!». Он определенен, и это выгодно отличает его от Горбачева с его «компромиссной» тактикой...»

Черняев считал, что Горбачев напрасно «зубами вцепился в высший пост во враждебной ему партии». Михаилу Сергеевичу следовало поступить так, как Ельцин, который плюнул этой партии в лицо и пошел делать дело, которое надо бы делать Горбачеву. И не потерял от этого, а значительно выиграл в глазах большей части общества, опровергнув заодно и тогдашний, впоследствии часто повторяемый аргумент Горбачева насчет того, что разрыв с партией (фактически же — с номенклатурой) загубил бы перестройку...

Многие писали потом, что Горбачеву следовало порвать с партией, назначить выборы и начать преобразование Советского Союза. Тогда бы он сохранил единое государство — в форме более свободной федерации или конфедерации. И сохранил бы себя как действующего политика. Еще нашлось бы немало людей, готовых поддержать его в реформировании жизни.

Но Горбачев продолжал заниматься тактикой, а не стратегией. И все тактические бои он выигрывал. Голова у него работала лучше, чем у его соперников и противников. А стратегически он вскоре потерпит поражение...

Горбачева еще раз избрали генеральным секретарем: из 4683 делегатов против проголосовали 1116 человек, треть, но остальные все-таки высказались за Горбачева.

Вопрос с заместителем генерального секретаря Михаил Сергеевич решил просто — забрал из Киева первого секретаря украинской компартии Владимира Антоновича Ивашко. Лигачев баллотировался, но проиграл.

Помощник генерального секретаря Валерий Болдин описал встречу — уже после голосования — Горбачева и Лигачева. Они неожиданно встретились в узком переходе из Георгиевского зала Кремля во Дворец съездов. Горбачев вроде на секунду растерялся, но тут же сказал:

— Я голосовал против тебя, Егор.

— А я, Михаил Сергеевич, — ответил Лигачев, — голосовал за ваше избрание генеральным секретарем...

Эти два человека ревностно следили друг за другом. У Горбачева была власть над всей страной и мировое признание. У Ельцина неясная должность российского лидера и народная поддержка.

Ельцин завидовал Горбачеву, который уже был президентом, у которого в руках было все. Горбачев завидовал Ельцину, за которого голосовали простые люди и ради которого собирались огромные митинги.

Союзное правительство не обращало внимания на декларации и заявления российской власти.

А Ельцин действовал все более самостоятельно, делая вид, что никакого союзного правительства не существует, а он возглавляет самостоятельное государство. Верховный Совет РСФСР заявил, что без его ратификации никакие указы президента СССР на территории России не действительны.

Известный в те годы следователь по особо важным делам Николай Иванов (друг и коллега Тельмана Гдляна) вспоминал: «Острая неприязнь к генсеку проявлялась у Бориса Николаевича и в том, что ни его фамилии, ни имени-отчества он не произносил, заменяя местоимениями: «он сказал», «ему пришлось», «от него позвонили»...»

Горбачев не выдержал и пожаловался министру иностранных дел Франции Ролану Дюма: «Ельцин натравливает толпу на меня, сознательно усугубляет дестабилизацию, нагнетает ненависть и раздражение в людях, чтобы «взять власть».

Иногда по политическим соображениям они вроде бы пытались поладить, и наступала видимость согласия и сотрудничества. Но они по-прежнему ненавидели и презирали друг друга. Правительству Силаева Горбачев предрекал провал, как только новые министры соприкоснутся с жизнью. Выступая в Свердловске, Горбачев объявил Ельцина конченым политическим деятелем.