— Ну хватит, все, — затормошила она за плечо, однако не выпустила из рук его кудрей.

Наконец он поднял голову с честным намерением встать и уйти. Засидевшийся гость посмотрел в ее глаза и улыбнулся. После чего припал к ковру, чтобы благодарно поцеловать выскользнувшую из туфли ножку. Видит бог, только поцеловать и ничего более. Но когда он коснулся губами подушечки ее ступни, то почувствовал, как она вздрогнула и замерла. В ту же секунду Дмитрий принялся страстно покрывать поцелуями эту маленькую ножку, и из уст хозяйки вырвался стон.

Дальше он себя не контролировал. Точно в бреду целовал он ее ноги, руки, грудь. Халатик как-то сам собой спустился с плеч, обнажив ее пылающее тело, следом полетел на пол ажурный бюстгальтер. Трусики тоже сползли куда-то к коленям…

Когда они, лежа на полу, среди валявшейся одежды окончательно пришли в себя, уже наступили сумерки. Она уткнулась лицом в его грудь и заплакала. А он подумал: «Теперь я законченный мерзавец».

— Ты что же, его любишь? — спросил Трубников не своим голосом.

Жена молча кивнула.

— А меня?

— Его больше.

Настя достала откуда-то сигарету и закурила. Что его жена курит, для Евгения было новостью. Сразу в квартире запахло чем-то чужеродным, поскольку сам он не курил. Трубников смотрел на супругу и не мог поверить, что ее нежное, чистое и до боли родное тело лапали чужие руки. Руки этого мерзавца Колесникова. «Немедленно поехать и прибить, как шальную крысу!»

Такого потрясения глава семейства не испытал даже тогда, когда узнал, что Диман его подставил. Но лучше быть подставленным под кулаки бандитов, чем узнать такое.

Трубников не мог прийти в себя более получаса. Перед глазами все кружилось и плыло. А в ушах рокотало. Докурив сигареты, жена впечатала окурок в чайное блюдце и застыла в ожидании дальнейших вопросов. Евгению наконец удалось совладать с собой, и он выдавил через силу:

— Давно это у вас с ним?

— Уже три года, — ответила она сухо.

— Как же вы с ним… снюхались? — скривился Трубников.

— Он пришел к тебе, но ты был в командировке. Ему было тогда очень плохо.

— И ты его решила пожалеть?

Настя взглянула мужу в глаза и тихо произнесла:

— Мне тоже было очень плохо. После той встречи с одноклассниками, тебя будто подменили. Ты стал совсем чужой. Мы перестали быть родными. Что там произошло?

Трубников не ответил. В ушах продолжало гудеть, а в глазах мутиться. Теперь ему многое стало ясно. Как же он об этом не догадался раньше? А ведь именно три года назад ему начали сниться эти проклятые сны. Однако жена всегда уверяла, что знала только одного мужчину.

— Значит, ты все это время лгала, что знала только меня.

— Я не говорила, что знала только тебя. Я говорила, что знала только одного мужчину, — произнесла она серьезно и сжалась, как нашкодившая кошка в ожидании пинка.

— Ах, вот оно что! — криво усмехнулся Трубников. — Так, значит, настоящий мужчина — Колесников, а я не пристегни рукав. Ну ты сука!

Трубников пытался разжечь в себе злость, но из этого ничего не получалось. «Немедленно схватить кухонный нож и рвануть к Колесникову!» Но увы! В душе остались одни головешки. Евгений покачал головой и уныло спросил:

— Значит, тебе с ним лучше, чем со мной?

— Да, — ответила Настя и смело посмотрела в глаза. — Каждый раз, когда мы встречались, для меня это было праздником.

— И как часто… вы устраивали праздники?

— Раз в неделю мы обязательно встречались.

— У него на квартире?

— Да. Но в последний раз мы решили расстаться. Ради тебя. Он очень тебя любит. И все эти годы страдал, что встречался со мной. И я страдала.

— Смотрите, какие страдальцы, — зло рассмеялся Трубников. — И когда же вы решили расстаться?

— Три недели назад. На второй день после того, как ты забрал его из больницы.

— Что? В тот день? Когда вы успели? Ты ведь работала.

— Мы встретились с ним утром. До работы. Ты спал. Он позвонил в пять утра тебе. Но ты не проснулся. Трубку взяла я. Мы договорились встретиться в последний раз у него на квартире. Он не хотел. Говорил, что у него нет ключей. Но я настояла. Мы встретились у подъезда. Он отпер замок моей булавкой… Когда я вернулась, ты еще спал.

— А если бы я не спал, чтобы ты мне наврала?