Усомнись сейчас: не пригрезилось ли? — и недолго до неприятностей, можно и жалобу схлопотать за оскорбление недоверием. Как же, ведь своими ушами слышала! И все же собака, предчувствующая преступление, это что-то невероятное.

Петрушин отнесся к показаниям Волковой с предубеждением, и его можно понять. По времени все это явно не совпадало. «Не ночью—после завтрака», — протестовал мозг. Что ни говори, а информация, противоречащая версии, воспринимается труднее, чем ее подтверждающая. Происходит невольное, незаметное уверование в то, что ты сам, своим умом определил как предположение и не более. И хочется уже, чтобы все текло гладко, без противоречий, лишь дополняя и развивая это предположение. Но так не бывает. Противоречия неизбежны. Математическая последовательность и стройность доказывания в уголовном расследовании недостижимы.

И тем не менее показания Волковой должны стать документом и занять свое законное место в материалах расследования, хоть верь им, хоть отвергай их. Это этап поиска, и нельзя заранее поручиться, что самая невероятная поначалу информация не станет потом достоверным фактом.

Петрушин попросил участкового инспектора узнать, не отмечались ли в период времени, указанный Волковой, какие-либо другие происшествия. Преступлений зарегистрировано не было, по поводу аморального поведения никто не жаловался — это участковый установил быстро. Есть, правда, одна беспокойная семейка в доме неподалеку: пьют, скандалят, но в интересующее следствие время эксцессов там тоже не было. «...Кроме того, докладываю, что произвел обход всех квартир, окна которых выходят во двор дома Ведниковой. В беседах жильцы пояснили, что криков о помощи в указанное гр-кой Волковой время они не слышали, как не слышали и в другое время». Конечно, ведь у них не болело сердце и не волновалась собачка... А может быть, смерть наступила после ужина? Позднего ужина, часов в двенадцать? Тогда как раз соответствует показаниям Волковой и экспертизе не противоречит...

Вскоре к делу прибавился новый документ такого содержания: «На ваш запрос сообщаем, что имеющиеся на представленной контрольной ленте цифры обозначают следующее: 508 — шифр модели, 43 — размер сорочки, 3 — рост сорочки, 503 — прейскурант, 1507 — группа ткани, 82088Б — артикул ткани, 9-80 — цена по прейскуранту, ЖЖ — жесткая прокладка в воротнике и манжетах, 0-45 — надбавка за жесткость, 10-05 — цена сорочки с надбавкой, 7 — месяц изготовления, 77 — год изготовления».

Под вечер в кабинет следователя постучала женщина средних лет.

— Меня прислали из милиции, — объяснила она. — Надо хоронить, а разрешения не дают, к вам послали.

— Кого хоронить?

— Сестру.

— Ведникову?

— Ведникову.

— Значит, это вы звонили?

— Я.

— А почему же сразу не явились?

— Хоронить надо... — в скорбной прострации проговорила женщина.

— Фамилия, имя, отчество?

— Ведникова Вера Ивановна.

— Год рождения?

— 1941-й.

— Где работаете?

— В гастрономе, продавец овощного отдела.

— Местожительство?

— Оружейный переулок, 3, квартира 7. Недалеко от Лели жила — она в Среднем Каретном.

— Рассказывайте, — нетерпеливо попросил следователь.

— Что рассказывать... Шестого июля, в воскресенье, Леля обещала прийти в гости и не пришла. Я позвонила — телефон не отвечал. «Наверное, на дачу уехала», — подумала я. Леля была в отпуске. Потом я еще несколько раз звонила, а 11 июля послала мужа узнать, не случилось ли что. У нас были ключи запасные от Лелиной квартиры, она дала нам на всякий случай — вдруг дверь захлопнется или еще что. Вернулся муж — на нем лица нет. Сказал, что Леля убита, в доме все перевернуто. Тут я и позвонила в милицию.

— Кого-нибудь подозреваете?

— Да кого же подозревать? Бандит какой-то. Не знаю... Леля была осторожной: прежде чем открывать кому, в форточку выглянет.

— То есть как?

— Дверь в подъезде с кодом, а к себе в квартиру она еще и звоночек от двери вывела — сама открывала, кодом никто не пользовался. Кто позвонит — ей в форточку видно. А когда свои приходили, звонили предварительно по телефону. Осторожной была...

— Она чего-нибудь боялась?

— Да побаивалась. Анна Ивановна, когда умерла, все Леле оставила. А женщина она была богатая, состоятельная. Там много всего: драгоценности, хрусталь, картины какие-то дорогие. Все Леле досталось. Боялась она, что ограбят. Как-то рассказывала, что приходил к ней товарищ детства — фамилию не знаю — пьяный был, зыркал, говорит, по сторонам, как наводчик. Так и сказала: как наводчик. А после его ухода пропала золотая брошка. Больше, сказала, никого не пущу... Да, еще родственники Анны Ивановны очень недовольны были, что все наследство досталось Леле. После смерти Анны Ивановны даже скандалили на поминках, требовали свою долю, хотели самовольно что-то взять. Тут уж и мне пришлось вмешаться, пристыдить. Потом Леля и сама засомневалась: вот, говорит, пройдет немного времени и отдам что-нибудь, но не квартиру, конечно. Собиралась продать часть хрусталя и пожить получше. Она ведь в жизни ничего хорошего не видела — так, полудочь, полу-прислуга, все перешивала из старого, все в обносках ходила. Мы с Лелей — двойняшки, обе в детдоме воспитывались. А потом Анна Ивановна Лелю забрала, а я осталась. Обидно, помню, было, долго плакала, скучала. Она мать нашла, а я последнее потеряла. Однажды приехали проведать — Леля вся свеженькая, домашняя, ухоженная, с шелковыми бантами. Как будто подразнить приехали меня, замухрышечку безродную. Прянички передали и уехали. Леля, правда, поплакала, но быстро успокоилась. А я... Я все просила Анну Ивановну взять и меня к себе, обещала, что очень хорошей буду, лучше Лели. Леля даже обиделась. Больше они не приезжали, слава богу. Ну да ладно, все в прошлом... Только я живу вот, худо-бедно, а Лели нет, опять я ее потеряла.

— Вы замужем?

— Да как сказать... Замужем в общем, но не зарегистрированы.

— А что так?

— Муж был женат до меня, но там у него не ладилось, ушел он. И вот живем, уже четыре года живем. Жаловаться не могу: спокойный, не пьет — так, возьмет четвертинку, и на весь выходной хватает.

— Почему же не регистрируетесь?

— С жильем проблема. Он не хочет оттуда выписываться, чтобы жилплощадь не потерять, и не подает на развод. Вот будем думать.

— Какие драгоценности были в доме?

— У кого, у нас?

— Да нет, у сестры.

— Не помню, к чему мне их драгоценности считать. Украшений у Анны Ивановны было много, не меньше трех перстней надевала за раз. Леля все это не носила, стеснялась, не для нее это.

— Как вы думаете, могла сестра впустить в дом незнакомого человека?

— Ой, вряд ли.

— Значит, это дело рук кого-то из знакомых?

— Откуда мне знать? При Анне Ивановне дом был как проходной двор, двери не закрывались. А потом народу стало поменьше, в основном приходили из кружка. Скоро Леле это надоело: еле успевала полы подтирать, да и давление, а они шумят, бренчат. В последнее время спокойнее стало.