— Я хочу сказать товарищу Симонину, что ставить свою фамилию на монетах — это варварство, это недостойно интеллигентного человека. Это... это все равно, что расписаться на лице Моны Лизы, — Черняк не скрывал негодования. — Вы опасный человек, ведь вы могли бы испортить бесценные памятники материальной культуры. Счастье, что монеты оказались фальшивыми.

— Нет, нет, что вы! — ошарашенно пролепетал Симонин. — Это подлинное, я консультировался, это подлинное!

— Это красивые, но примитивные подделки, — злорадно возразил Черняк — Сработано способом отливки, о чем свидетельствуют следы швов на стыке двух форм лицевой и оборотной стороны. На гурте монет вместо имеющихся надписей «С. А. Симонин» должны быть инициалы начальников монетных отделений.

— Как же так, я же консультировался...— повторял Симонин.

— Мы нашли вашего консультанта, — сказал Петрушин, — и ювелира нашли. Три года ювелир работал на вас без праздников и выходных. Кстати, вдвоем же они и украли вашу коллекцию, чтобы не засорять нумизматику. По их делу вы пойдете не как потерпевший, а как обвиняемый в нарушении правил о валютных операциях.

Дело № 23561.

Потребовалось еще значительное время, чтобы привести в порядок уже полученные доказательства и обнаружить новые. С Михнюком все ясно. Сапогову было предъявлено обвинение почти по всем пунктам статьи 144 УК РСФСР: кража, совершенная повторно, по предварительному сговору, причинившая значительный ущерб. Вместе с ним была привлечена к уголовной ответственности и Ведникова.

В двухмесячный срок расследования уложиться не удалось. Петрушин пошел к прокурору просить еще месяц. Прокурор Колесников полистал дело, прочел постановление о продлении срока следствия, еще раз полистал. Что-то его не устраивало.

— Украл, говоришь? — спросил он хитро. — А у кого украл?

— У Ведниковой, — ответил Петрушин и... осекся. Он понял.

— У Ведниковой, значит, — с удовольствием проконстатировал Колесников. — У мертвой, значит, украл. А можно ли лишить мертвого права собственности, которого он уже и так лишен собственной смертью?

Петрушин молчал. Он никогда не чувствовал себя сильным в вопросах квалификации преступлений. Как-то не до этого было, не до казусов, не до прецедентов. Одна забота всегда — доказать да в срок уложиться.

— Н-да, — размышлял прокурор, — если нет кражи, то что есть? Что-то же должно быть, как думаешь?

— Должно, — нехотя отозвался Петрушин.

Вопрос действительно оказался не таким уж простым. Прежде всего, кому теперь принадлежит имущество? Если нет завещания, наследников, имущество признается бесхозным, выморочным, как говорят юристы, и переходит в собственность государства. Значит, похищенные ценности — государственное имущество? Значит, имеет место хищение государственного имущества в особо крупных размерах? Нет, непохоже. С этой статьей шутки плохи, ее санкция предусматривает 15 лет и даже смертную казнь. Чтобы предъявить такое обвинение, нужно твердо установить, что похититель знал о принадлежности имущества государству, субъективно относился к нему как к государственному. Здесь этого нет. Да и вообще, когда преступник лезет в частную квартиру, его редко можно упрекнуть в том, что он ворует государственное, даже если это и так. Ему всегда сдается, что в квартире должно лежать только личное.

Прокурор Колесников открыл Уголовный кодекс.

— Тут такая малоприметная статья имеется: присвоение найденного или случайно оказавшегося у виновного ценного имущества, принадлежащего государству. Давай обсудим этот вариант. Имеется в виду присвоение клада или находки. Как считаешь?

— Ничего себе находка! — возмутился Петрушин.

— Да, на находку не похоже... Тогда, может быть, клад?

Встал вопрос: что такое клад. В самой статье УК это понятие не расшифровывалось. Подняли словари. У Даля такого слова вообще не оказалось. Петрушин настаивал, что клад — это нечто зарытое в землю или замурованное. Колесников предложил обсудить менее романтические варианты, тем более что энциклопедический словарь давал такую возможность: клад в праве — зарытые или сокрытые иным способом деньги или ценные предметы, собственник которых не может быть установлен или в силу закона утратил на них право.

— Вот видишь, «сокрытые иным способом», — обратил внимание Петрушина прокурор. — Разве железный ящик сюда не подходит?

Но Петрушин извлек в ответ метод доведения до абсурда.

— А если скрыто в шкатулке, предположим, малахитовой? А если в шкафу под бельем?

— Н-да, это, пожалуй, не клад, — неуверенно заметил Колесников.

— А если в том же железном ящике, но не замкнутом на ключ? — накалял дискуссию Петрушин. — И вообще, давайте разберемся. Если из ящика взял — присвоение клада. А если со стола или из комода — никакого, значит, состава преступления? Ерунда какая-то.

— Ерунда, — подтвердил прокурор. — Кладом можно считать саму квартиру, — предположил Петрушин, — Она закрыта от посторонних, сокровища под охраной замков — чем не клад?

Однако встал другой вопрос. У Сапогова были ключи, он имел разрешение на доступ в квартиру от самой хозяйки. Значит, драгоценности не были для него «скрытыми иным способом», значит, квартира для него не являлась кладом.

Тогда присвоение находки, — вернулся Петрушин к ранее отвергнутому варианту. — Для находки не нужны требования «сокрытости», ценности могут быть доступны каждому.

— А может быть, самоуправство? — внес ответное предложение Колесников. — Ты говорил, что сестра потерпевшей имела вроде как притязания на ее имущество.

Открыли статью о самоуправстве. «Самовольное, с нарушением установленного законом порядка, осуществление своего действительного или предполагаемого права, причинившего существенный вред гражданам либо государственным или общественным организациям», наказывается исправительными работами, или штрафом до 50 рублей, или общественным порицанием.