В дверь постучал Иван Данилович.

— Самовар ваш вскипел, — сказал он, и девушка побежала в кухню.

Тогда Петр Алексеевич быстро подошел к фикусу. Он запустил пальцы в сырую землю и вынул маленький, твердый комочек земли. Он поколупал его на ладони. Да! Здесь таится и синева океана, и жаркие ночи, и смуглые, как бронза, любовницы. Неужели опять стремиться куда-то, метаться, презирать эти так чисто вымытые стены и двери! И вдруг ему вспомнилось: «Но, увы, золою черной станет камень настоящий». Послышались шаги. Это девушка несла самовар. В комнате стало совсем темно, но гражданин Мечтателев сказал ей:

— Не зажигайте огня.

— Вот уж не понимаю, что за радость в темноте сидеть!

Но подчинилась как больному. Самовар тихо шипел и добродушно скалил оранжевые зубы. Он подошел к девушке и спросил ее:

— Хотите быть моей женой?

Та молчала, что-то обдумывая.

— Ну, что ж, — ответила наконец, — вы интересный и серьезный!

Он хотел обнять ее.

— Подождите, чашки разобьете!

Пока она ставила на стол чашки, он быстро приотворил печную заслонку и кинул на горячие угли комочек. Он глядел, как тлели в красном поле соблазны, преступленья, прекрасные, ах, какие прекрасные возможности! А она в это время уже подошла к нему и спросила тихо:

— А вы меня не обманываете?

Слышно было, как за стеною сам с собою рассуждал Иван Данилович:

— Ну, вот, покушали кашки да и на боковую!

Он хотел сказать этим:

— «Господин! Великий Тотемака да простит мне мою дерзость, но время объятий наступило!»

И когда Петр Алексеевич обнял девушку, она не сопротивлялась, а только спрятала голову на его груди.

А за окном, через которое отныне предстояло ему созерцать великий мир, вспыхивали одна за другою весенние, морозные звезды.

1927