Просидев так минуты три, он выпрямился и сказал как-то чудно:

— М-да…

Затем оба вошли в кухню.

— А все-таки прописать вы его обязаны, — произнес он, — он ведь — не бесплотный… дух-то…

— Товарищ дорогой, ну, а документы?..

— Граждане, это уж ваше дело за своими жильцами смотреть.

— Да ведь он же не жилец!..

— Однако живет…

Семен Петрович с отчаянием развел руками.

— Вся надежда на юрисконсульта, — сказал он, — схожу к нему… главное, тема такая, язык не поворачивается…

Управдом махнул рукой и вышел, оставив Семена Петровича в обществе семи блестящих примусов.

Юрисконсульт был после товарищеского юбилея и зевал так, что челюсти трещали на всю квартиру.

— Генрих Четвертый? — спросил он, закуривая и размахивая спичкой, — это тот, что ли, который в Каноссу ходил? Или… а-у-а (он зевнул)… французский?

— Французский… А впрочем, кто его знает.

— Положим, это не важно… Будем рассуждать сначала de factо, а затем de jure. Вы извините, что я все зеваю. Что мы имеем de facto? Наличность в вашей комнате какого-то постороннего гражданина. Обстоятельства его въезда нас пока не интересуют. Гм… вы имеете что-либо против его пребывания у вас?

— А как же не иметь. Нормальная площадь для двоих, потом, ведь я женат. Знаете, бывают интимные положения.

— Это нас пока не интересует. Так. Стало быть, вы желаете, чтоб он выехал?

— Очень желаю.

— Подайте в суд.

— Да ведь, Александр Александрович, неловко мне при моем служебном положении о спиритизме заикаться.

— Тогда примиритесь. Ну, пусть живет… Ведь это, так сказать, вроде миража.

— Да у него документов нет, у подлеца такого.

— Объявите в газете, мол, утеряли документы какого-нибудь там Черта Ивановича Вельзевулова…

— Гм… Но ведь стеснит он нас ужасно.

— Да… особенно если это французский Генрих… Больше всего опасайтесь его насчет… вот этой штучки.

Юрисконсульт сделал непередаваемый жест.

Семен Петрович побледнел.

— Ну, что вы, король-то! — сказал он несколько неуверенно.

— Ого! Почитайте-ка «Королеву Марго»… Хотите, дам?..

— Да, любопытно ознакомиться… Господи! Вот ведь незадача. Убить его, что ли?.. Как это по закону? За убийство духа?..

— Гм… Если бы вы были уверены, что тело его вполне астральное. Он как в смысле человеческих потребностей?

— Это вы в смысле уборной? Пользуется.

— Вот видите. А вдруг он после смерти не испарится? Куда вы с трупом денетесь?.. Впрочем, я могу одного медика спросить…

Юрисконсульт подошел к телефону.

— Три четырнадцать восемь… благодарю вас… Иван Петрович?.. Здравствуйте!.. Нет, спасибо, она ничего… Вчера вырвали под кокаином… Вы извините, тут такой случай… дух материализовался на спиритическом сеансе… дух… ду-ух… да… да… И не уходит из квартиры… Что будет, если попробовать его убить?.. Что? Вчера? Да, на юбилее был… Сильно… И вино, и водка… Ну, это я не считал… Ну, штук двадцать… Так не знаете?.. Извините… Дарье Ниловне ручку.

Юрисконсульт положил трубку и как-то смущенно пощупал себе лоб.

— Убивать рискованно, — сказал он.

— Ну, а что же делать?..

— Выправьте ему документы, пропишите, а потом осторожно поднимите дело. Вы не спрашивали, как у него с профсоюзом?

— Наверное, плохо.

— У вас все основания его выселить, тем более, что теперь с духом особенно не будут церемониться. А может быть, он понемножку и сам как-нибудь… испарится. Вы сквозняк почаще устраивайте.

Семен Петрович вздохнул.

Он вышел на улицу.

Был теплый майский день, сады зеленели, высоко над улицей визжали стрижи.

Семену Петровичу вдруг пришла в голову просто шальная мысль: а ну, как все это сон, а ну, как никакого Генриха нет, а ну, как сейчас придет он в свою комнату, растянется на диване и соснет крепко, с хорошими снами…

Подходя к дому, он тревожно поглядел на свое окно, блестевшее на солнце высоко, под самою крышею пятиэтажного дома.

Даже шаг задержал, чтобы продлить удовольствие испытываемой надежды.

Но из подъезда вышел Стахевич в каком-то полосатом пальто и шляпе, столь необыкновенной, что, конечно, сразу возникала мысль о нетрудовом элементе. Башмаки же малиновые, с острыми-острыми носами.

— Был сейчас у ваших, — сказал он, хватая Семена Петровича за пуговицу, — все-таки это случай замечательный (он понизил голос)… живи мы в Англии, вам бы сейчас журналисты покою не дали, мы бы уже все знаменитостями были, в тут… молчок… А явление-то, между тем, мирового порядка. Вот она вам, рабоче-то крестьянская.