— Хоть бы въ горничныя кто взялъ! — рыдала она.

А подвалъ ей хладнокровно возражалъ:

— Въ горничныя теб нельзя. Ты образованная, дворянка.

— Да какая я образованная? Я и знала-то мало, а теперь забыла все…

— Дворянка!

И, дйствительно, когда выпадали ей мста въ услуженіе, занять ихъ мшалъ Ольг именно ея дворянскій видъ на жительство.

— Нельзя, милая, — объясняли ей, — горничная вещь ходовая. Ее сгоряча и крпкимъ словомъ обзовешь, и по затылку даже если стукнешь, — все должна стерпть… По мировымъ чтобы не шляться… дло житейское… Ну-съ, а вы дворянка, образованная, съ вами такъ нельзя… Стснять же себя ради васъ въ домашнемъ обиход — согласитесь…

Ольга соглашалась и уходила, полная отчаянія. Если что ненавидла она теперь, такъ это именно свой дворянскій паспортъ, по праву рожденія насулившій ей всякихъ житейскихъ привилегій, а теперь не позволявшій ей заработывать жизнь.

Въ одинъ прескверный день, она поняла, что дальнйшая борьба немыслима, что предъ нею остаются на выборъ — либо постылое возвращеніе къ ненавистной тетк, либо — торговля собою. Какъ ни противно было ей первое, а все же лучше разврата. Случилось ей ненарокомъ заработать нсколько рублей поденщиною, шитьемъ, распродала платьишки, которыми обзавелась было на нкоторыхъ кратковременныхъ мстахъ своихъ, и, распростившись съ Питеромъ, тронулась во свояси. хала съ ужасомъ, не вря, что додетъ, и все надясь: вотъ-вотъ случится такое чудо, что спасетъ и выручить.

Въ вагон насупротивъ Ольги помстилась молодая женщина, краснолицая, веселая, вымившая. Едва поздъ тронулся, какъ Ольга и попутчица ея разговорились, а уже за первою станціей были пріятельницами. Замтивъ, что Ольга детъ ужъ очень налегк и голодная, женщина угостила ее баранками, колбасою, чаемъ, водкою. Водки Ольга не пила, а попутчица прихлебывала усердно и вскор стала столь весела, что обратила на себя вниманіе кондуктора и настолько заполонила его сердце, что получила приглашеніе «погостить» у него въ служебномъ отдленіи. Веселая особа согласилась, но — предъ уходомъ — попросила Ольгу припрятать маленькій узелокъ.

— Потому, — шептала она, — я къ вамъ, милая, довріе получила, а кавалеръ этотъ — кто-жъ его знаетъ? Напоитъ, да оберетъ… А тутъ у меня, миленькая, пачпортъ, да двнадцать рублевъ денегъ.

И ушла.

Ольга знала, что спутницу ея зовутъ Акулиной Ивановной, что она крестьянская двица Некормленной губерніи, Пустопорожней волости, деревни Заплатина, Неурожайки тожъ, — что она деть на готовое мсто, выписанная, по рекомендаціи отъ конторы, блою кухаркою, въ незнакомую чиновничью семью въ городокъ К… Препроводительное письмо, по просьб Акулины Ивановны, она сама ей читала: оно лежало тутъ же, съ паспортомъ, съ деньгами. Ей было до боли завидно этой бойкой, сытой, устроенной при мст, женщин, и жаль своихъ собственныхъ неудачъ. Она думала о своей судьб и ея, и готова была помняться съ нею хоть сейчасъ своимъ ненужнымъ ей, нищимъ дворянствомъ, и своимъ забытымъ полуобразованіемъ. Думала, покуда не уснула.

Проснулась отъ внезапной остановки позда. Кругомъ — поле, брезжитъ разсвтъ, люди бгутъ мимо оконъ, по насыпи, машутъ руками, что-то кричатъ.

— Что случилось?

— Женщину убило. Съ позда свалилась. На смерть! Вздумала на ходу изъ вагона въ вагонъ перейти, — ну, а хмельная была. Её и стрясло. Такъ — всю голову въ лепешку.

Женщина эта была веселая Акулина Ивановна.

И вдругъ — точно молніей озарило Ольгу: а узелокъ-то!? Вдь, онъ у нея, у Ольги. Тамъ — паспортъ, тамъ — рекомендація… Вдь это, значитъ, сразу на готовыя харчи?.. Въ позд никто ея, Ольги, не знаетъ, Акулины Ивановой тоже…

И когда, на ближайшей станціи, былъ составленъ протоколъ о происшествіи, и Ольгу, какъ сосдку погибшей по вагону, жандармъ спросилъ:

— Какъ звать?

Она смло отвтила:

— Акулиной Ивановой… Лаптикова — прозвище.

— Покойницу знала?

— Нтъ… Впервые дорогой съхались…

— Говорила съ нею въ дорог?

— Какъ же, господинъ офицеръ! Очень даже много говорили.

— О чемъ?

— О своихъ длахъ. Насчетъ мстовъ больше.

— А какъ ее звали по имени? Не упомнишь?

— А тоже Акулиной, господинъ офицеръ. Съ того у насъ и разговоръ пошелъ, что чудно намъ стало, какъ это мы об, незнакомыя, сошлись, и об Акулины.

— Паспорть?

— Вотъ онъ.

Жандармъ поглядлъ, — все выправлено въ порядк, - записалъ.

— Куда дешь?

Ольга назвала.

— Ожидай: можешь быть вызвана, какъ свидтельница. Грамотная?

— Не обучена…

— Съ Богомъ.

Въ вагонъ Ольга возвратилась уже не дворянкою N., но крестьянкою Акулиною Лаптиковою. Свой собственный паспорть Ольга-Акулина запрятала въ своихъ вещахъ, а по паспорту Лаптиковой явилась въ К… къ обозначеннымъ въ препроводительномъ письм господамъ. Оставаться у нихъ на служб она, конечно, не собиралась: она хала, какъ рекомендованная блая кухарка, а и готовить-то путемъ не умла, — разв самыя простыя кушанья.

— Больше недли меня не продержать, выгонятъ, — разсуждала она. — А мн того и надо. Какъ пріду на мсто, сейчасъ себ сошью шерстяное платье, чтобы сколько-нибудь видъ имть. А потомъ — въ Москву, тамъ меня никто не знаетъ. Съ этимъ видомъ, да съ моею наружностью и ловкостью, я себ хорошее мсто найду. Денегъ тратить не буду, посылать мн некуда, харчи готовыя, одться, обуться простому человку немного надо, — скоплю сто рублей, тогда можно будетъ и опять дворянскій паспортъ вытянуть изъ-подъ спуда, и опять поду въ Петербургъ искать мста подходящаго, приличнаго… Съ одежею, да съ возможностью выжидать, перебиться, — найти мсто можно. А безъ этого нашей сестр, горемык, одно мсто — на панели.