Князь Дмитрий благополучно прибыл в Яссы. Он остановился в корчме у Янкеля и послал его за Кутнарским. Пан не замедлил явиться.

– Честь имею поздравить князя с благополучным приездом, – проговорил он с поклоном. – Господарь ждет не дождется князя, а будущая невеста все глаза проглядела, – сказал он, подмигивая.

– Судя по письмам пана, я не слишком-то этому верю, – ответил князь, – но это ничего, я надеюсь завоевать сердце княжны; женское сердце ведь всегда отзывчиво.

– Искренно желаю полного успеха князю, – заметил Кутнарский, – но, придерживаясь истины, считаю долгом предупредить, что сердце молодой княжны сильно занято казаком.

Князь высокомерно улыбнулся.

– Еще одну новость позволю передать князю: гетман прислал к князю Василию гонца с письмом. Завтра этому гонцу будет дана аудиенция.

Князь Дмитрий надменно поднял голову.

– Пусть его шлет гонцов! С этими хлопами мы скоро расправимся! Недаром князь Иеремия поднялся на них со своею крылатою ратью.

На другое утро князь Василий заседал в совете. Покончив с текущими делами, он приказал позвать посла от гетмана.

Члены совета переглянулись; только один великий канцлер сидел неподвижно, скромно потупив взор. Оба губернатора Верхней и Нижней Молдавии, великий вистерник или казначей, великий пагарник или обер-мундшенк, великий гетман армии, великий меченосец – все насторожили слух, с любопытством посматривая на большой пакет с восковой печатью, висевшей на шнурке. Господарь вскрыл конверт.

«Любезному брату нашему и другу, его светлости господарю всей Молдавии, – писал гетман, – могущественному и храброму князю Василию от великого гетмана Малой России и всего войска Запорожского. Желаем тебе, князь, всякого здравия на многие лета, а также всей семье и роду твоему. Да будет ведомо тебе, князь, что любезный сын наш Тимофей прибыл к нам сего числа и передал нам, что ты, князь, не хочешь отдать за него дочери твоей Локсандры. На это мы имеем ответить твоей светлости, что храбрый и доблестный сын наш вполне заслужил руку дочери твоей, так как сражался за тебя и спас тебя от врагов твоих, и это твоей светлости следует ценить и помнить. Как подобает по древнему славянскому обычаю, я пришлю к тебе, князь, сватов, а ты прими их с честью и без отговорок дай свое согласие на брак дочери твоей с сыном моим Тимофеем. Если же этого не будет, то я буду говорить иначе и пошлю не двух сватов, а целых сто тысяч».

Когда князь Василий, окончив чтение, складывал грамоту, руки его дрожали, а взоры метали молнии.

– Честные и верные бояре наши! – проговорил он, обращаясь к совету. – Хотя дело это и семейное, но я не дерзнул утаить его от вас, моих советников и помощников. Вы слышали, что предлагает мне этот самозваный гетман, ведущий к погибели свою родину. Неужели мне отдать на поругание мою милую, любимую Локсандру из-за того только, что она полюбилась его сыну? Он грозит мне мщением, если я не приму его предложения; но разве не хватит у нас сил защитить себя от этой казацкой шайки?

Бояре де сфат [1] в молчании смотрели друг на друга, никто не решался заговорить первым. Наконец гетман возвысил голос:

– А почему, ваша светлость, считаете вы храброго витязя, так блестяще разрешившего недавно наши затруднения, недостойным той награды, которую он просит? Молодой Тимофей Хмельницкий завладел всеми нашими сердцами. Такого храброго воина и такого благородного рыцаря не часто можно встретить; притом он спас жизнь княжне.

– Мы, ваша светлость, – прибавили губернаторы Верхней и Нижней Молдавии, – осмеливаемся заметить, что для страны было бы величайшим несчастием вторжение таких испытанных в бою воинов, с какими мы еще недавно бились как союзники. Страна истощена двухлетними неурожаями, засухою, саранчою, моровым поветрием. Откуда взять средств для новой войны? Чем возместить убытки, которые страна понесет от неприятельского опустошения?

Князь Василий с возрастающим гневом слушал эти возражения. Он едва сдерживался и не дал боярам договорить.

– Бояре позабыли, – крикнул он громовым голосом, – что я господин своей страны. Вот уже десять с лишком лет, как я работаю на пользу и благо ее... Временный неурожай или саранча ничего не значат в сравнении с теми благами, какие я предоставил ей в период моего управления... Я не потерплю, чтобы семья моя покрылась бесчестием, и заставлю вас поддержать славу моего дома...

Он встал, в волнении закрыл заседание и удалился во внутренние покои.

Бояре с сумрачными лицами тоже встали из-за стола.

– Лупул, настоящий Лупул! – проговорил вистерник. – Что ты думаешь об этом, Георгица?

– То же, что и все, – уклончиво отвечал канцлер, – мы сами во всем виноваты: если волку дать волю, он передушит всех овец!

– И что он так кичится своею дочерью? – сказал губернатор Верхней Молдавии, убирая в чехол свой позолоченный жезл. – Если бы еще род его славился древностью! Если бы он был потомок славного Стефана или по крайней мере пажа его, Могилы! А то выходец, больше самозванец, чем малороссийский гетман, потому что и приобрел-то престол не оружием, а подкупом.