— Что же касается «эклектики», то это понятно, — продолжал Зябликов, — мы знаем, что в прошлом Аржанов успешно занимался нейрохирургией, а она, как первая любовь, не забывается. Но в дальнейшем ему придется все-таки выбрать окончательное направление своей работы, потому что на базе клиники профессора Гриднева будет создан институт грудной хирургии. Вопрос этот решен на днях, и в нынешнем году здание института будет заложено здесь же рядом, на Калужской. Тогда мы и спросим уважаемого Ивана Ивановича, — впервые назвал Зябликов подотчетного хирурга по имени и отчеству, — спросим: куда же его все-таки тянет сильнее — к нейрохирургам или к сердечникам? А? Что?

— Да это уж… будет видно, — смущенно улыбнувшись, взъерошив и без того ершистые волосы, ответил Иван Иванович.

— Хорошая зима стоит! — грустно сказала Варя, подходя к окну с Мишуткой на руках.

— А где она стоит? — спросил мальчик, порываясь скорее встать на подоконник. — Покажи, где она стоит!

— Кто?

— Зима.

— Да вот, видишь, все белое, холодно, и снег падает… Крупный какой снег! Вот и зима.

— Значит, она падает?

Варя не ответила: точно застыла сама, обняв сынишку и не пуская его к стеклу. Хмурая, бледная, смотрела она на крыши домов, на косо летящий снег. Квартира была на девятом этаже одного из новых домов, поднявшихся в Юго-Западном районе Москвы, в Черемушках. Отсюда, с высоты, раскрывалась величественная панорама: громадные дома, прямые каналы улиц, побелевшие гиганты-краны выступали повсюду из синеватой глубины, подернутой белесой дымкой снегопада. Растут и растут новостройки. Вечером там, внизу, разливанное море огней. Красиво, но не весело: зима как будто вошла и в сердце Вари. Было там мертво, холодно, пусто. Впервые с такой силой ощутила она свой возраст: тридцать четыре года. Молодость кончилась.

— Высоко свито гнездышко! — сказала, переехав на новоселье, Елена Денисовна, которой очень понравилось здесь. — Черемушки! И название-то какое милое!

Теперь у них с Наташкой отдельная комната. Вниз на лифте, вверх на лифте. А кухня-то! Газовая плита как игрушечка. Мусоропровод. Круглые сутки в кранах горячая вода. В ванной кругом белый кафель. Все сверкает чистотой, все новенькое. И до работы ближе, чем с Ленинградского проспекта. И школа у Наташки рядом. И магазины тут же, в доме, даже кино по соседству.

— Благодать! — не уставая, твердит Елена Денисовна.

Однако Варя чувствует, какая доля отравы примешана к радости Елены Денисовны: остался опять дорогой Иван Иванович у разбитого корыта. Бодрится Хижнячиха, старается подбодрить Варю. Ничего бы она не пожалела для счастья близких людей, но как и чем тут можно помочь?! Не уйди Ольга от Ивана Ивановича, все было бы расчудесно. Варенька тогда вышла бы за Платона. Ребятишки бы появились в обеих семьях. Но что с возу упало, то пропало.

Мишутка, едва въехали в новую квартиру, сразу хватился отца: искал его, ждал, хныкал, надрывая сердце обеим женщинам, да и Наташка тоже нервничала, стараясь развлечь мальчика. Невеселое новоселье! Вот выходной день, Мишутка не в садике, а дома, и снова та же песня:

— Где папа?

— Тетя Варечка, я с ним пойду погулять. На санках его покатаю, — сказала Наташка, входя в комнату.

На ней хорошенькое домашнее платье из фланели в коричневую и голубую клетку, коричневые ботинки с меховой опушкой, но не на каучуке — на каучуке не по карману Елене Денисовне, — а на какой-то микропористой резине. Совсем взрослой становится эта курносая голубоглазка!

— Сколько там ребятишек во дворе! — певуче сообщает она Мишутке, завладевая им и ведя его в переднюю одеваться.

Проводив их, Варя сразу пожалела, что отпустила сынишку: Елена Денисовна на дежурстве, и одной в квартире тоскливо до невозможности. Куда легче на работе, хотя там приходится встречаться с Фирсовой. При встрече обе теперь упорно молчат о своем личном. Знает ли Лариса о разрыве между Варей и Аржановым? Встречается ли она с ним? Разговор об этом сейчас просто не под силу, и Варя не старается узнать правду. Говорят они только о деле, о больных, о лечебных мероприятиях…

Варя убирает со стола посуду, достает с этажерки книги и папку со своими записями. Совсем еще непочатый край работы с этой глаукомой. Но плохо пока идет дело у Вари. Немножко легче стало ее больному Березкину, а на днях его состояние опять ухудшилось. Хоть плачь, хоть бросай! Была она у профессора Щербаковой, та ее разбранила за слабоволие, посоветовала, как дальше вести больного, посмотрела его сама, и снова Варя осталась наедине со своими трудностями.

Разговаривая со Щербаковой, она поняла, что у той свои заботы, наложившие отпечаток отчужденности на милое, такое внимательное прежде лицо. А может, так показалось Варе. Еще недавно пело все в ее душе, а сейчас везде ей мнится холодное равнодушие. Или это она свою сердечную пустоту на каждом шагу ощущает? Вот сидит у стола, но не читает, а в раздумье смотрит и смотрит на окно, за которым кружится снег. Уехать бы на Север, в милые, родные края!