— А может, он просто чувствует, что ты издеваешься надо мной?

С чего бы?

Ты ведь знаешь, что я слепой. Я всегда был слепым. Мне не дано видеть в этой жизни ничего.

— Вот этот крик я и слышал по ту сторону озера! Ты не кричал, но плакала твоя душа.

— Возможно, — Люций шелохнулся, когда пес задел его задними лапами, пятясь от своего похитителя.

— Я могу подарить тебе зрение.

Первой реакцией поэта было повторное, куда более противное осознание того, что Венегор над ним действительно издевается. И делает это настолько виртуозно, что получает, наверное, ни с чем несравнимое удовольствие.

— Зачем ты так жестоко шутишь, Венегор?

— Я не шучу, поэт, — взгляд человека, еще несколько минут назад бывшего всего лишь странным незнакомцем, стал вдруг необъяснимо близким и желанным. Сквозь темную пелену слепоты Люций на миг увидел его лицо.

Русые кудри, водопадом ниспадающие на покатые плечи. Орлиный нос, грустные глаза, в печальной дымке хранящие какую-то тайну. Казалось, он вот-вот заплачет.

— В моих силах сделать это, — Люций видел, как шевелятся его губы, как с них слетают слова, он видел эти слова, они вращались веером у его лица. И каждое слово дребезжало выкриком из последних сил, горело перед его глазами.

Дыхание поэта остановилось. Он замер, жадно хватая ртом воздух. И в ту секунду, когда образ незнакомца пропал, сердце его снова забилось, как безумное.

— Кто же ты? Маг? Чародей? Или шарлатан?

— Тебе решать, — нет, глаз и лица его поэт уже не видел. И что было больше в его короткой полуулыбке-полуоскале: истины или лицемерия, он не знал.

— Откуда тебе известно мое имя?

О, это проще простого! Долго наблюдая за человеком, можно легко догадаться, как его зовут. На самом деле я перебрал несколько имен, но ты откликнулся лишь на одно из них.

— Я не верю в волшебство. За свою жизнь я обращался к сотне целителей и магов. Но никто из них так и не смог излечить меня.

— А я и не собираюсь тебя лечить. Я просто дам тебе новую жизнь. Жизнь с возможностью видеть мир.

— Ты лжешь! — Люций кинулся к Венегору. С первой попытки у него получилось схватить обманщика за ворот и тряхнуть так, что тот аж подпрыгнул.

— Ты лжешь! Зачем ты лжешь? Чтобы сделать мне еще больнее? Поверь, я уже настрадался!

— В моих словах нет ни капли лжи, — тихо сказал Венегор. Более спокойного тона поэт еще не слышал. Его гнев не мог противостоять такой безмятежности, он попросту потонул в ней.

— Да? Ну тогда говори, разрази тебя гром! Говори, как ты собираешься сделать меня зрячим!

— Ты станешь таким же, как я, — безусловный тон Венегора заставлял в него верить. Но смущали глаза. В воспоминании поэта они оставались на мокром месте.

— Но хочу предупредить, это не пройдет бесследно.

— Что ты имеешь ввиду?

— Ты умрешь, но обретешь бессмертие. Тебе станет доступна вечность, а исцеление от злейшего недуга будет твоей наградой за смелость.

Сердце твое не будет биться, но ты будешь дышать. Ты будешь видеть все, что видят другие и даже больше. Ты не будешь испытывать боль — она станет для тебя пережитком прошлого — мерцанием свечи, которую я помог тебе затушить. Иллюзией, как когда-то для тебя было прозрение. Ты сможешь осуществить столько желаний, сколько тебе захочется.

Остановившись на самом лакомом, Венегор дал прочувствовать поэту все прелести возможного исцеления. Но такой подарок длился совсем недолго. Через мгновение он спросил.

— Я слышал, ты мечтаешь увидеть самую красивую девушку на свете? Ты увидишь ее.

— Ее зовут Аника. Она певица.

— Да, я знаю.

— Ты еще говорил что-то про бессмертие. Значит ли это, что меня невозможно будет убить?

— Да. Практически невозможно. Правда, есть один способ, известный немногим. Но я предпочту о нем умолчать.

— Раз уж начал, говори до конца! Что это за способ?

Ты хочешь съесть блюдо, даже не удосужившись его купить!

Я хочу знать все, что касается твоей сказки.

— Это не сказка. И ты в этом скоро убедишься. Если конечно согласишься.

— Если соглашусь, ты скажешь мне, чего я должен буду бояться, когда стану бессмертным?

— Ну хорошо, — Венегор пронзил поэта взглядом черных глаз. — Только дай мне слово, что не используешь это оружие против меня. Даже если оно у тебя когда-нибудь будет.

Поэт решительно кивнул.

— Даю слово.

— Тогда слушай. Бояться ты должен только одного. Вонзив в твое сердце серебряный клинок, человек непременно убьет тебя.

— Значит, серебряный клинок…

— Да. Клинок должен быть не простым, трехгранным, острым со всех концов и обязательно освященным в церкви. Таких клинков очень мало. Их называют атамы.

Я прожил немало лет и, поверь, на своем веку я почти не встречал тех, кто обладает таким оружием. И могу со всей уверенностью сказать, что в Менкаре атамов точно нет. Ни у кого.