Постепенно инженеры приспособились к новым условиям и усвоили, какие причины увольнения признаются уважительными. Директора ругались: в документах значится, что такой-то инженер был уволен «по собственному желанию», «по семейным обстоятельствам», «в связи с реорганизацией производства», «в связи с настоятельной необходимостью перемены климата», а на деле «семейные обстоятельства заключались в том, что он в течение года занимался очковтирательством вместо выполнения программы, собственное желание совпало с выводами комиссии по чистке, в перемене климата администрация видела средство излечения от запойного пьянства» и т. д.: «Так приходили к нам и становились на руководящие командные посты люди, которые заслуживали снижения в должности, устранения из нашей отрасли промышленности, а может быть и отдачи под суд» {756} . В конце концов, дабы воспрепятствовать неконтролируемому Уходу с рабочих мест и «самотеку», пришлось положить конец обычаю многих советских трестов и предприятий помещать в «Инженерном труде» и газете «За индустриализацию» объявления об веющихся у них вакансиях, благодаря которым наряду с централизованным рынком труда долгое время в некотором роде существовал и свободный. В октябре 1930 г. профсоюзный журнал призвал: «Покончим с поддержкой дезертиров и рвачей!» Вместе с газетой «За индустриализацию» и «Вестником инженеров и техников» орган ВМБИТ обязался не печатать больше объявлений о вакансиях, «т. к. подобные объявления срывают борьбу за правильное использование технических сил, порождают т. н. "летунов", меняющих места работы в поисках большого жалованья, развивают рвачество и, в сущности, поощряют переманивание инжтехработников» {757} . Хотя «Инженерный труд» сам винил себя в «дезорганизации планирования распределения столь дефицитного человеческого материала», он, вопреки обещанию, все же публиковал отдельные объявления вплоть до 1931 года.

Новый инженер представлял собой инженера-производственника, трудящегося на одной из великих строек, непритязательного, живущего только своей работой и целиком поглощенного ею. Но рядом с героическим образом молодого производственника возник отрицательный образ «дезорганизатора производства», и, таким образом, сложился дискурс двоякого рода. При этом старый стереотип капиталистического инженера, думающего только о личном благе, переносился и на «нового человека». Молодой инженер стоял перед дилеммой: с одной стороны, ему обещали лучшие условия труда, с другой стороны, он не имел возможности на них настаивать. Он балансировал на тонкой грани между перспективами стать героем и оказаться изгнанным из своего сообщества. Ввиду двойственности дискурса однозначной интерпретации ситуации практически не существовало. Инженеров это постоянно лишало уверенности, а партийному руководству позволяло утверждать, что оно делает для своих инженеров всё.

Противопоставлению «присутствия» и «исключенности», энтузиазма и дезертирства посвящен фильм «Комсомольск». Режиссер С.А. Герасимов в плакатном стиле показывает массовое «дезертирство» — корабль у пристани буквально трещит по швам от натиска желающих покинуть стройку. Главный герой, молодой инженер Володя Соловьев, живет на стройке в глуши, в сырой землянке, спорит с собой и ропщет на судьбу: «Я хочу настоящей работы и человеческой жизни. Я не хочу больше жить под землей. Все так думают». {758}

Володя переживает внутреннюю борьбу — и остается на месте. Партия вознаграждает его назначением на должность нового технического директора строительства. В конце фильма Володя, его молодая жена Наташа и их новорожденный ребенок оказываются в залитом солнечным светом доме в прекрасном портовом городе Комсомольске. Зрителю предлагается идентифицировать себя с Володей: вместе с ним страдать в землянке, побеждать сомнения и стыдиться былых заблуждений. «Комсомольск» пропагандировал и оправдывал идею, что дорога к культурной жизни при социализме лежит только через трудности и лишения провинциальной стройки и настоящий советский инженер должен пройти это «крещение огнем», прежде чем вступить в новую жизнь.

Почти все без исключения инженеры, представленные в данной книге, с воодушевлением жаждали практической работы. Никто из них не жалуется на условия, в которых пришлось начинать трудиться, никто не проявляет себя «дезертиром». Даже выходцы из семей старой интеллигенции наравне с пролетариями не желали становиться кабинетными учеными. В их душе давно запечатлелся идеал инженера-производственника; он пользовался успехом в глазах всего общества. Инженер-коммунист Елена Алексеевна Джапаридзе (р. 1907), работавшая в Магнитогорске, пишет: «Поехать бы непосредственно на площадку, своими руками возводить заводы, фабрики, — мечтала молодежь» {759} . Инженер буржуазного происхождения и спутница жизни И.Э. Бабеля Антонина Николаевна Пирожкова (р. 1909) подтверждает: «Все, естественно, думали, что я пойду в университет и буду изучать математику. Но меня такая чисто кабинетная работа пугала. Характер у меня был какой-то слишком живой для нее. И потом, в стране тогда был такой порыв, все говорили о великих стройках, считалось, так сказать, почетным принадлежать к "строителям"» {760} .

То же самое заявляют Л.И. Логинов, Н.З. Поздняк и А.С. Яковлев. Все трое решительно отдали практической работе предпочтение перед административной и научной. Логинов испытал жестокое разочарование, когда партком института предложил его кандидатуру в Центральную контрольную комиссию рабоче-крестьянской инспекции (ЦКК РКИ): «Откровенно говоря, меня такой поворот дела несколько озадачил, имея в виду, что сразу придется работать в аппарате, а не в самой промышленности» {761} . Через одного приятеля Логинов связался с руководителем треста «Гослаборснабжение» [11] А.С. Немовым, который взял его на работу, избавив от «когтей» РКИ. В ноябре 1929 г. профессиональная биография Логинова началась с должности старшего инженера, разрабатывавшего контрольные цифры по производству лабораторного оборудования на первую пятилетку. Таким образом, он не попал непосредственно на производство, однако был очень доволен, что содействует организации и развитию целой промышленной отрасли {762} .

Поздняк еще откровеннее, чем Логинов, демонстрирует утвердившееся в его сознании негативное представление о науке как о чем-то лишнем и ненужном. Уже после рабфака, выбирая институт, он решительно отверг Ленинградский университет, поскольку там пришлось бы уйти в науку, а он хотел на производство {763} . Завершив учебу в 1934 г., Поздняк стал инженером в московском отделении Гипроцветмета. Хоть ему и пришлось сидеть в проектном бюро, он, тем не менее, работал непосредственно над проектами новых заводов, строительство которых посещал и контролировал.

Яковлев тоже не мыслил себе инженерной деятельности, не связанной напрямую с самолетами. Его не устроило даже место в конструкторском бюро московского авиационного завода им. Менжинского, он боролся за то, чтобы самому работать на сборке, хотел «как следует изучить работу цехов, цеховое планирование, технологию, знание которых так ценно для конструктора» {764} . В конце концов он добился, чтобы его сделали прорабом. Яковлев строил самолеты еще со школы и считал это своим призванием. Помимо работы на заводе он начал сколачивать собственную маленькую, независимую конструкторскую группу, которая колдовала над новыми моделями самолетов в свободное время {765} .