Помимо распределения немногочисленных путевок, вызывало нарекания и состояние многих гостиниц и санаториев. Из Кисловодска писали, что «отнюдь не капризные гости» все время находят там поводы для жалоб. На обед каждый день дают борщ, невкусную вяленую осетрину и горький компот. Медицинское обслуживание оставляет желать лучшего: одному пациенту пришлось ждать назначенную ему ванну до полуночи. В комнате отдыха постоянно шум, потому что инженеры режутся в бильярд, невозможно ни «Правду» почитать, ни в шахматы сыграть. По вечерам — никакой культурной программы. Очень не скоро администрация додумалась устраивать экскурсии и волейбольные матчи {1253}

Подобно комфортабельным квартирам, путевки на курорты и в дальнейшем оставались редкой роскошью.

Начиная с середины 1931 г. фокус общественного внимания медленно, но верно смещался в сторону «частной жизни» {1254} . В середине 1930-х гг. главным предметом обсуждения стало не только то, как новый человек работает (разумеется, ударно), но и то, как он одевается, как воспитан, как проводит досуг. Печать демонстрировала картинки новой советской жизни с инженером в главной роли: инженер в новой квартире, инженер на отдыхе, инженер, играющий в теннис, инженер в кругу семьи, инженер под новогодней елкой. «Мещанство», обличавшееся в 1920-е и в начале 1930-х гг., теперь на все лады превозносилось как «культурность». Вера Данхем и Шейла Фицпатрик назвали это «большой сделкой»: новой элите открывали доступ к благосостоянию и роскоши, квартирам и дачам в обмен на политическую лояльность {1255} . Но речь шла не просто о реабилитации буржуазности. Партия и правительство пытались, скорее, перекодировать ценности, над которыми раньше издевались. Светлана Бойм сформулировала тезис: «Культуризация есть способ трансляции идеологии в повседневность» {1256} . И действительно, партийная идеология смешивалась с «мелкобуржуазными» нормами поведения в надежде, что, охотно принимая «культурный» стиль жизни, люди «проглотят» связанное с ним политическое послание и запечатлеют его в своем сознании. Эту взаимосвязь отражает слово «культурность», которое практически не поддается переводу. «Культурность» являлась всеобъемлющим понятием, означавшим и чистоту на заводском дворе, и уход за собой, и посещение концертов классической музыки. В этом новом концепте уровень промышленного развития, с одной стороны, сочетался с хорошими манерами — с другой, и высокой культурой — с третьей. Кампанию середины 1930-х гг. за «культурность» можно трактовать как процесс цивилизования по-сталински, в ходе которого партия добивалась симбиоза марксистско-ленинской идеологии с умением вести себя за столом и ей удалось успешно соединить Сталина с Пушкиным {1257} . Благодаря такому приему социализм стал понятнее для народа, а общественность начала интересоваться «личным» {1258} . По словам Эрвина Зинко, жившего в Москве с мая 1935 по апрель 1937 г., опросы среди населения показали, что оно устало от пропаганды. Анкетирование молодежи засвидетельствовало, что ей больше всего нравятся герои американских детективов и триллеров {1259} . Партия и государство уступили стремлению населения в самом буквальном смысле этого слова. «Пропаганда», впрочем, никуда не делась, она просто искала теперь новые формы и поле деятельности. В сфере досуга и развлечений партия обнаружила совершенно нетронутую целину и принялась ее возделывать. Одновременно в 1934-1936 гг. наводился последний глянец на нового человека. Он уже доказал, что умеет работать и является коммунистом. Теперь ему предстояло научиться правилам игры на другом поле. Зинко и Менерт, побывавшие в Москве в те годы, оба рассказывают о событиях, которые, по их мнению, послужили катализаторами для кампании за «культурность». Клаус Менерт вспоминает: «Однажды, году в тридцать четвертом, я прочел в одной из московских газет заметку о том, как товарищ нарком тяжелой промышленности Орджоникидзе проводил заседание, на которое были приглашены директора и главные инженеры со всей страны. Начало заседания, говорилось в заметке, несколько задержалось, потому что товарищ нарком отправил одного из присутствовавших инженеров обратно в гостиницу, чтобы тот побрился и надел чистую рубашку с галстуком. Эта заметка произвела революцию в стиле жизни». {1260} Отныне разрешалось демонстрировать свое преуспеяние. Снова вошел в моду фрак, и зарубежные журналисты, являвшиеся на прием «просто» в смокинге, по словам Менерта, попадали в неловкое положение. Эта «одежная революция» совершилась зимой 1934-1935 гг.: «В то время наши русские друзья украдкой просили дать им посмотреть иностранный журнал мод» {1261} . Зинко вспоминает в качестве катализатора движения за «культурность» другой случай. Делегация советских офицеров осрамилась на званом ужине в Анкаре: офицеры, единственные из гостей, не умели танцевать. Сталин тут же распорядился организовать в Советском Союзе уроки танцев {1262} . Правда все это или байки — неважно, главное, что оба автора передают свое впечатление о том, какие темы внезапно стали волновать общественность, вытесняя собой другие. В СССР действительно снова были допущены джаз и западные танцы вроде фокстрота, сразу завоевавшие большую популярность {1263} . Как и во времена культурной революции, одежда приобрела политическое значение. «Советским» или «социалистическим» слыл аккуратный внешний вид. Новому советскому инженеру надлежало всегда быть свежевыбритым и носить чистую белую рубашку Грязная одежда и черная кайма под ногтями (ранее важный признак пролетариата) более не считались допустимыми в общественных местах {1264} . На прилавках появились прогулочные трости и крахмальные белые воротнички; открылись даже ювелирные магазины, правда, с весьма скудным ассортиментом {1265} .

Благосостояние в эти годы превратилось в показатель успехов Советского Союза. Чем лучше жилось людям, тем дальше, следовательно, он продвинулся на пути к коммунизму. В своей речи перед стахановцами 17 ноября 1935 г. Сталин объявил, что цель всех усилий — «сделать наше советское общество наиболее зажиточным» в мире. Социализм он трактовал как стадию, на которой каждый может потреблять столько, сколько заслужил своим трудом на благо общества, коммунизм же, по его словам, означал такую ступень развития, когда потребительских товаров будет в избытке для всех {1266} . Сформулированное им кредо социализма гласило: «От каждого — по способностям, каждому — по труду» {1267} . Сталин не только санкционировал ориентацию на частную жизнь, но и заложил основу культа избранных. В соответствии с новой логикой, по которой жизнь в СССР в целом стала лучше, но равные права на ее радости и блага имеют не все, учреждалась и оправдывалась четкая иерархия. Тот, кому не пришлось вкусить от якобы достигнутого благосостояния, должен был спросить себя, достаточно ли он сделал для строительства социализма. Культ «заслуженных», «счастливых обладателей привилегий» шокировал Зинко, который поверить не мог, что пролетарская «Правда» способна теперь прославлять богатых и восторгаться, когда кто-то получал новое платье, новое зимнее пальто, швейную машинку или диван {1268} .

Организация досуга стала одной из новых ключевых тем в печати. Интерес к отдыху инженера обосновывался тем, что он обязан быть на работе в наилучшей форме, а восстановить форму может только в свободное время. Поэтому от инженеров требовали проводить часы досуга «культурно», отдыхать и развлекаться цивилизованно и осмысленно. ИТР теперь рассматривался не только как технический специалист, но как разносторонний человек, который должен помимо техники разбираться в искусстве, литературе и музыке. Походы в театр или на концерт стали для него обязательными. Эти требования касались только мужчин: женщины в данном дискурсе фигурировали лишь в роли сопровождающих их супруг. Всесторонне образованный, обладающий обширными гуманитарными познаниями инженер-мужчина являлсобой новый идеальный тип. Главным учреждением, предоставлявшим инженеру возможности для отдыха и культурного развития, служил «Дом инженерно-технического работника» (ДИТР) {1269} . Инженеры создали такие дома в 1929 г. как место, где они могли собираться, общаться и пополнять образование, а в октябре 1931 г. ВМБИТ взяло их под свое начало в качестве официальных заведений {1270} ДИТР не в последнюю очередь выполняли функцию прибежища для инженеров, чьи жилищные условия гнали их из дому. В отличие от их квартир, ДИТР обычно размещался в солидном здании, одном из самых красивых в городе. В среднем он насчитывал 25 залов и комнат общей площадью 1 000 кв. м {1271} . Здесь, по идее, инженер должен был расслабляться, как в шикарном клубе, отдыхать и черпать вдохновение. Существенный элемент обстановки представляла собой хорошо подобранная библиотека с отечественными и иностранными специальными журналами; не обходилось и без непременного бильярдного стола, поскольку бильярд принадлежал к числу любимых развлечений инженеров 1930-х гг. В здании работали ресторан и парикмахерская. Инженеру здесь читали доклады о Марксе, Энгельсе, Ленине, Сталине и международном положении, а также лекции по истории искусства и архитектуры. Он мог обмениваться с коллегами «опытом стахановской работы» или заниматься на курсах иностранного языка, мог записаться на экскурсию в музей или обсерваторию либо тут же, на месте, посмотреть кино. Инженер и его родные имели возможность петь в хоре, играть в оркестре или самодеятельном театре. Само собой, в ДИТР учили танцевать «западноевропейские танцы», а саратовский ДИТР прославился своим женским джаз-бандом {1272} . В набор предлагаемых услуг входили альпинистские походы, занятия теннисом, греблей, стрельбой, выезды на охоту {1273} . В 1934 г. существовало 73 таких учреждения; ленинградский ДИТР насчитывал 14 000 постоянных посетителей и ежедневно охватывал докладами и другими мероприятиями 2 000 инженеров {1274} . Помимо ДИТР в 1934 г. были организованы университеты культуры. Сначала они возникали при технических вузах в Ленинграде, но затем ВАРНИТСО стала создавать их вне учебных заведений, и для инженеров, и для рабочих. Университет культуры в дополнение к изучению технических дисциплин давал знания в области литературы, музыки, живописи и скульптуры, устраивал экскурсии в музеи, посещения театра и других «очагов культуры». В программу входили также семинары на тему «Культура речи», «Организация интеллектуального труда» и курсы машинописи {1275} . Культурное образование инженеров вне стен вуза строилось по таким же принципам: им предлагались на выбор курсы лекций по истории, литературоведению, искусствознанию и краеведению {1276} . Открывались университеты культуры на заводах, чтобы познакомить ИТР и рабочих с Пушкиным и Гоголем, историей античного мира и покорения Арктики. Программу университета культуры можно было прослушать по радио {1277} .

В рамках «культурного» досуга дозволялись и чисто увеселительные мероприятия. «Инженерный труд» в 1936 г. описал в одном из репортажей идеальный выходной день инженера. Однодневный Дом отдыха под Москвой, по Калужской дороге, расположенный на берегу Москвы-реки, где раньше проживали цари и дворяне, превратился теперь в царство заслуженных и избранных ИТР: «Первыми прибыли сталинцы — группа молодых инженерно-технических работников Автозавода. Желтый песок слегка поскрипывал под ногами. Под яркими солнечными зонтами спокойные шезлонги выгибали свои услужливые тугие спины. На воде, поскрипывая уключинами, покачивались в ожидании белые лодки» {1278} . Завтрак заслуженным инженерам сервировали на палубе принадлежащей дому отдыха яхты, и они чувствовали себя там словно в Сочи или на родном Дону. Помимо шезлонгов и лодок, к их услугам были теннисные корты, волейбольные и даже крокетные площадки. После обеда каждый мог вздремнуть или воспользоваться библиотекой, а после чая — принять участие в шахматном турнире. Этот дом отдыха, уверял «Инженерный труд», только для того и существует, чтобы инженер делал здесь все, что душа пожелает, притом самым «культурным» образом. То, что молодые инженеры, учившиеся в вузе, и здесь пару часов посвятили подготовке к экзамену, в репортаже с упреком названо «контрабандой». Насладиться таким отдыхом, однако, доводилось лишь немногим инженерам. Профсоюз и заводоуправление распределяли разовые путевки строго в зависимости от трудовых достижений. Опрос, проведенный среди 100 московских инженеров с электрокомбината и завода «Динамо» в мае 1936 г., показал, что инженеров действительно привлекала такая форма досуга. Большинство опрошенных считали поездку в такие заведения идеалом «настоящего отдыха» и мечтали попасть туда хотя бы разок. В реальности их досуг выглядел иначе. Одни делали по выходным тяжелую работу: конструктор Сидоркин, например, зимой колол лед, разбрасывал снег по двору и следил за очисткой выгребной ямы. Другие посвящали свободное время утомительным и тщетным поискам за городом дачи. Третьи пытались раздобыть дефицитные товары — гвозди, дранку для крыши или галоши. Кто-то ремонтировал квартиру. Все эти замученные инженеры единодушно желали одного: чтобы в следующий выходной не пришлось «бегать по магазинам и заниматься хозяйственными делами», «провести время в спокойном месте, без очередей, крика и шума, почитать, действительно отдохнуть». Газета «За индустриализацию» тоже изучала, как отдыхают инженеры. В качестве положительного примера она привела рассказ тов. Иванова: «…В выходной день был на открытии футбольного сезона, где состоялась интересная встреча сильнейших игроков столицы. Вечером был в клубе, сыграл несколько "легких" партий в шахматы. В заключение пошел на концерт». Удовлетворил газету и отдых тов. Аниканова: «Лучше всего я отдыхаю на лоне природы. В выходной день работал в саду — ухаживаю за фруктовыми деревьями и огородом». Не понравился органу Наркомтяжпрома только ответ «товарища Н.», который «несколько часов просидел в пивной за кружкой пива, а потом спал». {1279}

Хотя в целом пресса осталась довольна, она все-таки требовала создать в Москве новые досуговые учреждения для инженеров, например образцово-показательное кафе с клубом на Красной площади, «где бы ИТР мог не только съесть свой ужин, но и провести время за дружеской беседой, игрой в шахматы, читая книгу, журнал и т. д.» {1280} В помещениях уже существующей здесь столовой ИТР, писал «Инженерный труд», надо оборудовать сцену и читальный зал, поставить витрины с выставкой достижений техники, расширить и модернизировать кухню. Если даже в Москве еще не все было сделано, то в провинции инженеры и подавно с трудом находили себе развлечения. После того как техники Сталинградской гидроэлектростанции устроили пьяный дебош, у 30 специалистов ГЭС спросили, как они оценивают условия своей жизни. Результат получился убийственный: только пятеро оказались всем довольны, все остальные с возмущением говорили, что совершенно не имеют возможностей для культурного досуга и развития, поблизости нет ни кино, ни клуба, ни кафе, ни театра {1281} . В подобном положении находилось большинство инженеров, работавших на удаленных от города предприятиях, куда зачастую не ходили ни автобусы, ни электрички {1282} . Даже на знаменитом Сталинградском тракторном заводе не существовало клуба для инженеров и для ИТР не устраивалось никаких культурных мероприятий. А инженерам доменного цеха № 2 в Донбассе пришлось долго ждать, пока в 1934 г. для них, наконец, не открыли клуб {1283} .

В середине 1930-х гг. досуг инженера должен был быть не только «культурным», но и «спортивным». «Почему инженер не занимается спортом?» — вопрошала газета Наркомтяжпрома в мае 1935 г. и сетовала, что никто до сих пор не заботится об инженерном спорте. Инженеры как спортсмены для заводов и местных бюро физкультуры не существуют, статистика занимающихся физкультурой и спортом не знает категории «ИТР». Неправда, что у инженеров нет ни желания, ни времени заниматься спортом, они с большой охотой это делают. Газета приводила в пример инженера Московского автозавода, орденоносца Шабарова, его коллегу Михайлова и инженера Шуракова с завода № 22 — мастеров спорта по легкой атлетике, плаванию, чемпионов соревнований конькобежцев. Чтобы эти инженеры не остались единственными, кто после работы меняет костюм на спортивное трико, она призывала организовать спартакиаду только для ИТР.

Спорт для инженеров поначалу означал теннис, предпочитаемый многими из них {1284} . Не стоит удивляться, что они, как новая элита, выбрали в качестве любимого физкультурного упражнения именно этот «белый вид спорта», который всегда являлся привилегией узкого высшего круга общества. Кроме того, инженера поощряли кататься по выходным на лыжах на Ленинских горах или вступить в клуб автомобилистов {1285} . Но спорт не просто служил для индивидуального отдыха, он помогал объединить специалистов и рабочих, когда те в составе заводской команды вместе выступали против команды другого завода. На спортивной площадке, отстаивая честь предприятия, следовало забыть все различия и конфликты. В качестве образца превозносился директор Куйбышевского электрокомбината Ф.Ф. Рябов, который был не только теннисистом и лыжником, но и вместе с заводской молодежью оставлял позади другие предприятия и на футбольном поле, и на лыжне, и в плавательном бассейне, и на стрельбище. Его работники вместе тренировались, вместе ездили за границу и стали настоящим коллективом, одобрительно писала газета «За индустриализацию», хваля успехи совместных занятий спортом {1286} . Не менее образцовым слыло спортивное объединение московского завода «Серп и молот», иногда побеждавшее даже профессиональные клубы «Динамо» и «Спартак». Его руководителя и директора завода приглашал на прием Сталин. В спортивные успехи объединения вносили свою лепту все: заводская молодежь, заводская администрация и начальники цехов — заместитель начальника прокатного цеха Погонченко, игравший летом в футбол, а зимой в хоккей, начальник мартеновского цеха, ворошиловский стрелок, начальник технического отдела Шипанов, занимавшийся плаванием и легкой атлетикой, и многие другие. У завода был свой стадион, куда регулярно приходили на футбольные матчи 20 000 зрителей {1287} . В институтах спорт также объединял преподавателей и студентов, когда они, например, вместе играли в волейбол или участвовали в спартакиадах технических вузов {1288} .