Он быстро приналег на картошку и был, казалось, очень доволен.

– Хороший человек, – хмыкнул Чуприянов. – А цифры у него откуда?

– Как откуда? С потолка, Иван Михайлович, откуда же еще? Но это не вполне рубли.

– Как? – изумился Чуприянов. – Ишь-ты… А что ж… тогда, коль не рубли, можно спросить?

– Никто не знает, слушайте…

Петраков красиво допил свою рюмку.

…Такой стол, конечно, может быть только в России: все либо с огорода, с грядки, либо – из леса. Россия никогда не умрет от голода (на это, видимо, и расчет местной власти, кстати говоря, потому что власть на местах очень быстро сейчас превращается в паханат), ибо главные богатства страны это, конечно, не нефть и газ, а лес, озеро или река.

Самое чудесное на русском столе – это моченые яблоки, но никто не знает, как их подавать: то ли как десерт, то ли как закуску.

– Рубль есть рубль, – вздохнул Чуприянов, – в России царей не было, Романовых, а рубль – уже был… – слышите, да? Москвичи! Если это не рубль, значит, не пишите… на вашей новой бумажке… что это рубль, че ж людей-то дурить! Приватизационный талон… или… как?..

– …ваучер. У Гайдара человечек есть, – сообщил Петраков, – Володя Лопухин, он и предложил назвать эту счастливую бумажку ваучером; словечко, конечно, непонятное, но грозное…

Чуприянов снова разлил «по клюковке».

– Ваучер, надо же… Замечательная русская забота – угроза: «Не влезай, убьет!» на английский язык, как известно, не переводится, англичане не понимают, что это значит. Зато мы, русские, понимаем с полуслова… Рыбу кидай, – приказал он Катюше. – И водку в уху, лучше – полстакана, так?..

По голосу чувствовалось: большой начальник.

– А водку-то… зачем? – не понял Петраков.

Прежде он никогда не слыхал, чтобы в уху добавляли водку.

– А еще, ешкин кот, надо обязательно в ведро с ухой опустить березовую головешку. Чтоб наварчик, значит, дымком отдавал, иначе это не уха, это будет рыбный суп!..

Про головешку Петраков тоже слышал впервые.

– Надо ж… рецепт какой…

– Старорусский, – широко улыбнулся Чуприянов. Вэтой улыбке была такая открытость, что сразу становилось тепло: видно же, искренний человек, русский, без дна. – Там, в ведре, литров шесть водицы, не меньше.

Чтобы она стала ухой, полагается шесть килограммов линя – хариус у нас нынче идет на второе… раздельное питание, короче говоря, рыбный день… Варим так: рыбка опускается в марле… и кипит в ведре, пока глаз у рыбки не побелеет. Почему? Да потому что рыбы в бульончике или костей, не дай бог, не может быть; рыба всегда подается отдельно, ставится на стол рядом с бульоном, и лучше всего – в деревянной мисочке…

Если – тройная уха, значит, не обессудьте: три раза по шесть килограмм, марля за марлей… каждый кидок – минут на семь-десять, не больше. Но обязательно должны быть ерши. Если уха тройная – обязательно ерши, а ерши нынче делись куда-то, нет их в озере, вот хоть убейся…

Таких, как Чуприянов, директоров, Бурбулис обзывал «красными директорами».

Это он как клеймо ставил, а директора посмеивались: красный цвет – цвет крови, «красный» – значит… директор до века, до последнего вздоха.

Паразит он и есть паразит – вот только откуда этот Бурбулис взялся?

Почему так много сейчас паразитов?

– Если на Западе вам заказывают отель, выдается специальный талончик – ваучер… – закончил Петраков. – Отсюда и заголовок…

Он ел не отрываясь, в обе щеки, не замечая крошек, валившихся изо рта.

– Черт его знает, – усмехнулся Чуприянов, – я в отелях не бывал… всегда жил только в гостиницах, но считать, раз такой мажор пошел, я умею, грамотный…

Сколько людей сейчас в России? Сколько осталось, точнее говоря? Мильонов сто пятьдесят – так? Умножаем на десять тысяч рублей. Умножили? Умножили. И что? Правительство… Ельцин этот… считают, что вся собственность Российской Федерации… заводы, фабрики, комбинаты, железные дороги, порты, аэродромы, магазины, фабрики быта… все, что есть у России… все это стоит… – сколько? – Чуприянов напряг лоб. – Полтора триллиона… – всего? Нынешних-то рублей? Е-ш-шьти… – а они у нас считать-то умеют, эти министры? Они хоть школу-то закончили?.. Как, Николай Яковлевич? Да, у нас один «Енисей», – Чуприянов мотнул головой, – вон он, на том берегу… тянет на пару миллиардов, а если с полигоном, где Петька Романов, Герой Соцтруда, свои ракеты взрывает, и поболе ведь будет…

Петраков взял рюмку.

– И что… они, демократы ваши, думают власть удержать после такого жульничества?.. Да я сам народ в Ачинске на улицы выведу!

Когда русский человек нервничает, в нем всегда появляется некая угроза – обязательно!

– Ну хорошо, это все – пацаны, – заключил Чуприянов. – А Ельцин-то, Ельцин куда смотрит?

Он злился.

– Особый случай, как говорится… наш новый Президент. – улыбнулся Петраков. – Но меня вот… – Чуприянов подлил водку… – да, благодарю вас, Иван Михайлович… меня вот что интересует: если вдруг случится чудо и в обмен на ваучеры ваши мужики получат, все-таки, акции Ачинского глинозема… вот как сибиряки себя поведут? Комбинат – огромный, стабильно имеет прибыль, значит, тот же Егорка… вправе рассчитывать на свою долю – верно? Как он поступит: будет ждать свою долю… год, другой… или продаст, к черту, свои акции… вот просто за бутылку?

Катюша разлила по тарелкам уху, но Чуприянов не ел – он пристально, не отрываясь, смотрел на Петракова.

– Если сразу не прочухает – продаст, – быстро сказал Чуприянов.

– Так… – Николай Яковлевич согласно кивнул, – а если… как вы выразились… – что ж тогда?

– Тоже продаст. Станет моим ставленником, вот и все.

– Кем, Иван Михайлович?.. Кем станет?

– Моим ставленником. Я ж его сразу раком поставлю, что ж здесь непонятного? Я что, дурак, что ли, егоркам такой завод отдавать?