«Искусство существует, чтобы забывать мерзости жизни», – любил повторять Аристид Майоль. И, создавая свои полные чистоты и гармонии творения, мастер стремился к тому, чтобы, глядя на них, люди забывали обо всем плохом. «Мои статуи – это поэмы жизни. Вместо того, чтобы высказываться в стихах, я выражаю себя в скульптуре», – говорил он. Спокойное, уравновешенное искусство этого скульптора не было призвано совершить переворот в искусстве. Да и сам внутренне безмятежный и тихий Аристид Майоль по своей натуре меньше всего подходил на роль «потрясателя основ». Тем не менее, наряду с Антуаном Бурделем, он по праву считается «стволом» современной скульптуры, дающим «соки своим более молодым ответвлениям». Недаром Марк Лафарг сказал о Майоле: «Он сделался для скульптуры тем же, что Сезанн для живописи».

Родился будущий скульптор в небольшом городке Баньюль-сюр-Мер, расположенном недалеко от испанской границы, у отрогов Восточных Пиренеев. О родном городе, окруженном с одной стороны горами, а с другой – морем, художник всегда говорил с любовью и восхищением: «Окрестности Баньюля – это как картина Пуссена, только еще прекрасней… Море, солнце, вино! Здесь невозможно создавать бесчувственное искусство». Предки Аристида были потомственными виноградарями, по праву гордясь своей фамилией, на местном каталонском наречии означающей «виноградная лоза».

Жозеф-Бонавентур-Аристид был вторым ребенком из четверых, родившихся в семье. Под строгим надзором матери и одинокой тетки он рос тихим и застенчивым мальчиком. Тягу к искусству маленький мечтатель испытывал еще в раннем детстве. Во время учебы в колледже в Перпиньяне Майоль начал рисовать. В семье, где никто не имел способностей к этому виду искусства, он стал первым, кто занялся живописью. Радостные чувства от собственного открытия и познания мира Аристид выражал, рисуя маслом пейзажи, на которых изображал все, что видел вокруг – море, солнце, скалы… В старших классах восемнадцатилетний юноша принимал участие в оформлении газеты, иллюстрируя ее своими многочисленными рисунками. Талант юноши заметили, и вскоре Генеральный совет Перпиньяна выделил Аристиду Майолю стипендию в 20 франков. Страстно желая стать художником, он много рисовал, прилежно копировал античные гипсы из собрания местного музея и, наконец, принял решение ехать в Париж.

«Новая, чужая, но такая одуряющая атмосфера всемирной столицы искусства» ошеломила Майоля. В Париже тех лет уже не было дружных братств художников, каковыми в 70-е гг. являлись группы барбизонцев или импрессионистов. Чтобы пробиться, начинающему художнику приходилось действовать в совершенном одиночестве. В Лувре, копируя Фрагонара, Шардена, Рембрандта, Аристид забывал о навалившейся нищете и обо всех житейских неприятностях. В 1881 г. будущий скульптор начал занятия в Школе изящных искусств, в классе антиков профессора Жерома. Однако прозанимался в этом заведении совсем недолго, так как профессор, не обнаружив в работах ученика «привычной академической умеренной аккуратности, кропотливого прилежного стиля в рисунке» и «безликости, столь необходимой всякому смиренному школяру», выгнал его, предложив все же продолжить обучение в Школе декоративных искусств. Там не очень честолюбивый, но терпеливый, упорный и сосредоточенный Майоль был аттестован как ученик «аккуратный, прилежный и превосходного поведения». Когда период «иссушающего ученичества» закончился, он с удивлением открыл для себя искусство Поля Гогена и возглавляемой им понт-авенской группы, а также живопись Огюста Ренуара. Помимо этого молодой художник с интересом изучал творчество монументалиста Пюви де Шаванна, перед талантом которого давно преклонялся. В ранних работах Майоля, основной тематикой которых являются пейзажи и нагие женщины, в той или иной степени чувствуется влияние всех этих художников. Особенно ярко это ощущается в лучшем живописном произведении того периода «Лазурный берег» (1898 г.). Примечательно, что уже в первых творениях художника намечается главная тема всего его творчества – гармоничный образ естественного человека в согласии с природой.

Однако Аристид на время отказался от живописи, оставив ее ради «новой идеи чисто декоративного творчества». У себя на родине, в Баньюле, он организовал мастерскую по производству гобеленов. Стремясь возродить заброшенный, но прекрасный промысел, беспрерывно экспериментируя, Майоль подобно алхимику-фанату создавал удивительные краски, используя для этого местные цветы и травы. Он собственноручно усовершенствовал ткацкий станок, делал эскизы гобеленов, учитывая малейшие оттенки цветовой гаммы. Первые его изделия – «Очарованный сад» и «Музыка» были представлены в 1894 г. на выставке «Группы двадцати» в Брюсселе. В гобеленах Майоля, подобно его ранним живописным полотнам, можно уловить влияние понт-авенской школы и принявших ее установки «набидов». Плавная мягкая извивающаяся линия, становясь со временем еще более чистой и упрощенной, навсегда сохранится в произведениях этого мастера как отличительная особенность его творческой индивидуальной манеры. В гобеленах Майоль пытался создавать свой собственный мир – «царство радости и света», наполненное свежими молодыми красками. Фигурки дам, изображенных на гобеленах, обрамляют сочные плоды, яркие цветы и листья, и даже юбки и прически женщин выполнены наподобие бутонов и соцветий. Годы спустя, будучи скульптором, Майоль обобщит это «удивительное равенство человека с растением» в некую теорию, основанную на взаимосвязи архитектуры и растительности. В своих творениях он всегда будет стремиться восстановить утраченную когда-то и забытую связь между искусством и природой.

В 1893 г. Аристид Майоль женился на одной из мастериц, работавших в его мастерской. С тех пор избранница художника стала его излюбленной моделью, которую он запечатлел в своих многочисленных рисунках, а позднее и в скульптурных произведениях. Став семейным человеком, а вскоре и отцом, Майоль особенно много работает, но по-прежнему испытывает материальные трудности. В это тяжелое время художнику помогали его более состоятельные друзья-живописцы Вюйар, Боннар, Дени, Синьяк и Матисс.

К 1900 г. Аристиду пришлось оставить любимое дело. Развитие машинного производства ковров сделало его промысел почти бессмысленным. Кроме того, у художника началась болезнь глаз. Но сорокалетний Майоль не впал в отчаяние от житейских невзгод, а начал свою карьеру заново, с увлечением занявшись скульптурой. «Вдохновение было во мне. Я стал скульптором», – вспоминал он. Свои первые работы мастер вырезал из дерева, даже не прорабатывая их предварительно в глине. Он радовался возможности снова работать и видеть – к счастью, болезнь глаз отступила. Каждый год Майоль проводил одинаково: зиму – на родине, в патриархальном Баньюле, а лето – недалеко от Парижа, в Марли-ле Руа. Он много упражнялся в изготовлении керамических ваз и статуэток, пробуя себя в мелкой пластике. Без тени самоуничижения скульптор сравнивал себя с мастером-гончаром и говорил: «Нужно создавать вещи, имеющие отношение к жизни… Скульптура ведь как гончарное дело – она тоже должна быть создана для чего-нибудь».

В первых скульптурных работах мастера, из которых наиболее известны горельеф «Источник» (1898 г.) и серия «купальщиц», выполненных в стиле круглой пластики, чувствуется чрезвычайная зависимость замысла от материала. Но пройдет совсем немного времени, и он преодолеет схематизм и «архаическую» скованность, характерные для его ранних работ. В лучших творениях этого периода, «Ева» (1902 г.) и «Леда» (1902 г.), Майоль впервые сумел показать одну из существеннейших особенностей своего творчества – интимность выражения. «Майолевские» женщины, выполненные в бронзе и камне, удивительно естественны, пластичны, иногда невинно кокетливы. Это всего лишь небольшие статуэтки, но их конструктивная основа такова, что на фотографиях они выглядят, как грандиозные огромные скульптуры.

К изготовлению больших изваяний Майоль приступил уже в начале 1900-х гг., выполняя их из камня, который отныне становится любимым материалом мастера. «Бронза слишком темна, на мой вкус, она поглощает слишком много света. А я ведь хочу света», – объяснял он выбор материала. В 1902 г. свой первый терракотовый эскиз «Средиземное море» скульптор увеличил до размеров натуры, а спустя три года перевел его в камень. В лаконичной простоте, четкости силуэта статуи «Средиземное море», иначе называемой «Мысль», Андре Жид увидел «несомненные приметы рождения нового современного искусства». Отныне материал не господствует в творениях ваятеля, а всецело подчиняется его замыслу, сохраняя при этом все свои блистательные качества. Персонажи Майоля сочетают в себе внешнее спокойствие и стабильность с внутренней насыщенностью, напряженностью мысли. Эта особенность ощущается практически во всех «майолевских» творениях тех лет, включая одну из лучших работ – монументальную композицию «Ночь, или Мечта» (1902–1906 гг.). Чрезвычайное внимание автор уделял именно внутренней жизни своих героинь, для чего много наблюдал за своими современницами. Увидев в лице случайной каталонки необходимое ему выражение, обычно медлительный Майоль мог в течение трех часов по первому впечатлению вылепить голову ничего не подозревающей об этом девушки. «Когда она проходит мимо, я чувствую ее душу, – говорил скульптор. – Вот это я хочу передать в моей статуе, что-то живое и вместе с тем нематериальное. Создавая фигуру девушки, я хочу передать впечатление от всех девушек. Мое чувство переходит в мои пальцы». Особенно отчетливо это можно увидеть в горельефе «Желание», в котором автор продолжил и развил тему нежности, успешно начатую в «Леде». В этой работе Майоль впервые выступил как трогательный, но не сентиментальный творец.