На могиле матери Дмитрий Афанасьевич установил высокий деревянный крест, выкрашенный белой краской и оттого хорошо видимый с моря. В лихолетье 1941–45 годов с уничтожением первого соборного храма Ялты, освящённого в 1837 году в присутствии императора Николая I, сровняли с землёй и само кладбище.

Восстановленный заново молитвами и трудами православных, храм был открыт 26 ноября 1998 года. О сотнях же упокоившихся у его стен мирян напоминает только маленькая часовенка среди высоких кипарисов на месте когда-то существовавшего погоста…

Из писем Георгия Адамовича к брату Борису.

В Варшаву от 21 апреля 1906 года:

Дорогой Боря!

Собрался писать, чтобы просить тебя бросить курить. Ты ведь сам знаешь, как это вредно для тебя. Если пересилишь себя в несколько дней, то потом и отвыкнешь; это, наверное, совсем не так трудно, как тебе кажется; сможешь или нет? Сделай мне удовольствие, напиши, что больше не куришь, и я буду знать, что это по моей просьбе.

Как-то веселее учиться, когда знаешь, что скоро окончание. Особенно при сознании, что едем в Петровцы; если бы мы были свободны — теперь самое время ехать, а то приедем 1-го июня, когда самое лучшее время уже пройдёт.

У нас ужасно жарко, 22 в тени. Даже без пальто можно умереть. Бабушка числа 10–15-го переедет на дачу в Н. Петергоф. Горячо тебя любящий Жоржик [685] .

Из Миргорода от 3 августа 1906 года:

Дорогой Боря!

Благодарю за «открытое» письмо. У нас всё благополучно, мама здорова; погода сегодня чудная, тепло и нет ветра. Маруся [644] уезжает пятого, вчера она уже отправила некоторые вещи; жалко, что так рано, но она боится оставаться с Лизой и Зоей на ярмарку, так как все мужики будут пьяными и могут напугать детей. Седьмого дядя и тётя пригласили нас на обед, мы, конечно, пойдём.

Говорил ли ты в Петергофе о том, как мы здесь играем спектакли? Нам это очень интересно знать, так как Тася прислала сюда пьесу, которая нам совсем не понравилась. Мы её не играем и не хотим ей этого сказать. Жаль, что не застанем тебя в Петербурге. Горячо тебя любящий Жоржик [686] .

Из Петербурга от 4 октября 1906 года:

Дорогой Боря!

Ты спрашиваешь о моих баллах успеваемости. Пока они не блестящи. Но на это есть объяснение. Например, учитель русского языка никому больше четвёрки не ставит. У меня их две. Дома спрашивают: «Отчего же раньше четвёрок никогда не было?» Но не могу же я уверить его поставить мне пять, когда он этого никогда не делает!

«Немец» у нас новый. Недавно он задал очень трудную письменную работу. И только двум, которые свободно говорят по-немецки, поставил четыре, а остальным три и меньше.

Я беру уроки музыки, но, судя по нескольким из них, учительница неважная. Пока мама больна, я хожу играть к бабушке. Погода сырая, хотя и тепло. Оля в полном здравии и благополучии, чего и тебе желает. У Тани мы были в воскресение; она уже почти поправилась и привыкла к Смольному. Целую тебя. Любящий Жоржик [687] .

Середину лета 1907 года Георгий провёл у Бориса Викторовича в Киеве. Из письма Елизаветы Семёновны к сыну из Карлсбада от 19 июля:

…Вчера получила твоё письмо. Странно, что не поминаешь имени Володи.

Олюша писала — он приезжал на два дня в Петровцы, и я не понимаю, куда же поехал потом? У меня всё хорошо. Грустно, что завтра уедет Вера Павловна и я останусь одна. Это ужасно неприятное чувство — ни одной души вокруг, не то что родной, но и знакомой. Не с кем сказать русского слова.

Конечно, 10 дней пройдут скоро. Я думаю ехать не позже 18-го и извещу день и час приезда. Доктор нашёл, что у меня всё отлично, и я довольна. Попью три дня воду. Но волнуюсь, сколько с меня возьмёт, говорят он дорогой. А мои расходы все рассчитаны.

Где я буду жить в Миргороде? Тётя и дядя не очень принимают меня. Я и сама понимаю, что особа я затруднительная. Пе знаю, как и выйдет. Соскучилась по вас. Господь с тобой, голубчик Жоржик. Крещу и целую тебя. Целуй Борю и Вову, если он у вас. Твоя мама [688]