Гном опасливо смотрел на высокие окна.

Особняк был по-прежнему погружен во тьму. Казалось, что свет никогда не озарял его стен. Леди Морвинг сидела за своим огромным столом, и смотрела в никуда.

— Все-таки это были вы, — сказал я.

— Как вы вошли? — спросила она. — Я наложила на дверь охранные руны.

— Магию можно обмануть. Людей иногда тоже. Но не себя.

Я устроился в одном из кресел; свет не зажигал.

— Это не было убийством, — произнесла Лора.

Она не оправдывалась. Просто говорила.

— Вы заботились о нем? — спросил я.

— Думаю, недостаточно. Позволила вертеться вокруг него таким, как Диана, Люсинда. Лишка. Надо было заставить его бросить пить. Жить нормально.

Леди Морвинг помолчала.

— Думаю, у меня бы получилось. Если бы захотела.

— Но вы боялись уничтожить его.

— Да… Мне все говорят, что я слишком властная. Я могла заставить Серхио измениться. Но тогда он перестал бы быть самим собой.

— И не смог бы писать?

Я не видел лица Лоры; но понял, что она улыбнулась.

— Стихи были для него всем, — ответила леди Морвинг. — Поэтому я и влюбилась в него. Серхио… Его наполняло то, чего я лишена. Не знаю. Какая-то детскость, непосредственность. Полет. Я знала, со мной он всего этого лишится.

— Вы не должны винить себя, — сказал я.

— Но я виню. Когда он показал мне последние главы поэмы… Это было ужасно. Я давно видела, что он пишет все хуже. Постоянные его пьянки, девочки… Но та рукопись никуда не годилась. Я поняла, что если Серхио ее опубликует, то перестанет быть великим поэтом.

— Вы сказали ему об этом?

— Да. Но он не слушал. Говорил, что я никогда его не понимала. Что я сухая, бессердечная. Не женщина, а деревянные счеты. Так он меня называл.

— Вы не должны винить себя Лора, — повторил я. — Вы не могли спасти его как человека. Но спасли в нем поэта.

— Я убила его, — произнесла леди Морвинг. — А вы говорите, что спасла.

— Можно думать, будто любишь человека, — сказал я. — А на самом деле убивать его. И наоборот.

В комнате зажегся свет; трое стражников, во главе с претором, подошли к столу леди Морвинг.

Она не произнесла ни слова; просто встала и пошла вместе с ними.

— У гнома нет никаких доказательств против вдовы, — заметила Франсуаз, глядя им вслед.

— Они и не нужны. Леди Морвинг во всем сознается.

— Почему?

— Лора отдала мужу слишком много себя. Все надеялась, что когда-нибудь он изменится. Такие надежды погубили больше людей, чем войны и эпидемии… Теперь, после его смерти, ей хочется обо всем забыть. Но это невозможно, пока у нее есть тайна.Это как осколок, застрявший в теле, — станет просыпаться и напоминать о себе снова и снова. Пока не вырвешь его…

— Что с ней будет?

— Серхио писал проклятые стихи. По его вине погибло много людей. К тому же, Лора богата. Не думаю, что ей грозит серьезное наказание. Скорее всего, отделается штрафом в пользу казны.

Франсуаз помедлила.

— Значит, леди Морвинг убила мужа, когда узнала, что поэма пожирает людей?

Я коснулся перевернутого креста.

Черный сгусток астрала вспыхнул и забурлил под моими пальцами.

— Нет, Френки. Лора до сих пор этого не знает.Ее спасла сила Мухалдерроя.

— Но тогда почему?..

— Можешь не верить, но она любила Багдади. Тот разрушил свою жизнь, растратил талант, перечеркнул будущее. У него оставалось лишь одно — доброе имя, слава великого поэта. Леди Морвинг было проще убить своего мужа, чем смотреть, как и это гибнет.

— Тогда она сумасшедшая.

— Наверное… Ей хотелось сохранить хоть что-то хорошее, из воспоминаний о Серхио. А тот был готов испортить даже последнее…

За окном начал моросить дождь.

Фейри складывали золотые крылья, и превращали их в зонтики.

— Что будет с поэмой? — спросила Франсуаз.

— Останется неоконченной. Это не единственная книга, которую ждала такая судьба.

— А читатели? Они узнают правду о Серхио Багдади?

— Публика? Френки, публика будет счастлива. Ведь у них появится еще один застреленный поэт.