После совещания Рожош, как и всегда после неудачи, заболел. Почувствовал себя так плохо, что не в силах был уехать домой и принужден был остаться на ночь в Свальяве. Ему отвели комнату в здании дирекции. Петр пригласил к нему доктора Бекеша.

Доктор внимательно освидетельствовал больного и немедленно уложил его в постель. Опасности, заявил он, нет никакой, но и шутить этим ни в коем случае не следует. Если больной будет перемогаться, болезнь может принять серьезный оборот.

Бекеш помог Рожошу раздеться и укутал его потеплей. Сам вызвался остаться при нем на ночь, не решаясь доверить кому бы то ни было уход за больным. Он сам каждые четверть часа будет сменять холодный компресс, который положил на пылающую голову Рожоша.

Стемнело. Бекеш, опустив шторы, зажег электрическую лампочку, предварительно обвязав ее носовым платком, чтобы яркий свет не тревожил больного. Большая комната в три окна погружена была в полумрак. Среди простой, несколько потрепанной обстановки этой комнаты для приезжих ярким пятном выделялся огромный, в человеческий рост, портрет Массарика в блестящей золоченой раме.

Бекеш придвинул стул к самой кровати больного.

— Болит? — тихо спросил он.

— Болит.

— Ничего, пройдет. Поганая штука эти нервные головные боли, но они быстро проходят. Надо только как следует отдохнуть. Не улыбайтесь, господин майор, я и сам прекрасно понимаю, что у вас времени для отдыха нет. Все же, как врач, я настоятельно рекомендовал бы вам отдых. Другое дело, как украинский патриот, я должен был бы скорей желать, чтобы вы работали возможно больше. За украинское дело сколько ни работай — все мало. Двадцать четыре часа в сутки должен был бы каждый украинец работать на общее дело…

Больной приподнялся в постели и в недоумении уставился на доктора. Но тот с ласковой настойчивостью опять уложил его, закутал и поправил сбившийся набок компресс.

— Если не хотите пролежать несколько дней, не двигайтесь, не говорите. Не забудьте, что вы больны и что ваше здоровье, ваши силы принадлежат не вам, а всему украинскому народу.

Ответом ему был жалобный стон.

— Да, да, — вздохнул Бекеш. — Много благородных людей жертвует своим здоровьем, много юных жизней гибнет для великого дела. Но эти жертвы не напрасны. Украина станет свободной, могучей, великой. Богатый, сорокамиллионный народ. Тучный чернозем, железо, уголь, нефть… Древняя культура, самая древняя в Восточной Европе… Ради бога, не подымайтесь, это может повлечь чрезвычайно для вас тяжелые последствия. Спрячьте руки под одеяло. Так… Насколько я понял недоконченную вами фразу, вы, господин майор, спрашивали, какое отношение вы имеете к делу Украины. Странный вопрос! Он яснее всякого термометра показывает, что у вас жар. Не говорите, умоляю вас, я не жду ответа на свои вопросы. Но я вас спрашиваю: ведь это вы — руководитель русинской социал-демократической партии, не так ли? Прекрасно. А какому делу может служить русинская социал-демократическая партия, как не делу освобождения Украины? Могут ли украинские крестьяне быть чешскими националистами? Или венгерскими националистами? Что же им остается? Интернационализм? Иными словами — большевизм? Или же — дело украинского народа, дело сорокамиллионного украинского народа. Выбирайте.

Больной глухо застонал.

Приглушенный бас Бекеша походил на отдаленное гудение органа.

Его серые глаза горели, мясистое, сонное лицо оживилось.

— Чешские братья освободили украинцев Прикарпатской Руси. А последствия каковы? Самый крупный помещик — пруссак. Управляющий имением — венгерец. Жупан — чех. Директор фабрики — жид. Стоит ли продолжать? Нет, украинскому крестьянину освобождение ничего не принесло. Он, как и прежде, влачит свое ярмо, и каждый жиреет его потом. По ту сторону Карпат, в Галиции, владычество поляков. Нет злосчастнее злосчастного украинского народа!

Больной тяжело застонал.

— Да, нет злосчастнее его, а все же будущее принадлежит ему. Близкое будущее! Ближайшее! Поляки обрушатся на Советы — это вопрос всего нескольких недель, а может быть и дней. Если победят поляки, они завладеют Украиной. Но двадцать миллионов поляков не могут держать в подчинении сорок миллионов украинцев. Поэтому, в случае победы поляков, неминуема новая война, украинско-польская, и из этой войны поляки выйти победителями не могут. Так. Если же одолеют большевики и Польша утратит свое значение, Антанта вынуждена будет наконец понять, что не маленькая Польша является стражем Европы, что не Польшу следует выдвигать против большевиков, а сорокамиллионный украинский народ.

— Спать хочется, — жалобно проговорил Рожош. — Чувствую, что теперь смог бы заснуть…

— Нельзя еще вам засыпать. Сначала вы должны покушать — вы и так слишком ослабели. Через полчаса получите два яйца всмятку и стакан молока. Тогда и уснете. А чтобы помочь вам как-нибудь скоротать время, я вам сообщу нечто, что вас способно заинтересовать: генерал Пари: — большой друг украинского народа. Да, да… А так как генерал Пари человек дела, то он готов и деньгами поддержать, а в некоторой степени и теперь уже поддерживает украинское народное дело. Если же учесть, что через нашу маленькую страну ведут три железнодорожных линии, связывающие Среднюю Европу с Галицией, если понять, что судьба русско-польской войны решится на полях Галиции, если вникнуть в то, что в нашей стране только ваша партия подходит для мобилизации масс, — то, Иван Рожош, слово за тобой! Украинский народ ждет от тебя решающего слова. В деле освобождения украинского народа наша страна сыграет ту же роль, какую в борьбе за объединение итальянского народа играл Пьемонт, и ты, Иван Рожош, ты…

Бекеш оборвал речь на полуслове.

Больной тяжело застонал.

Бекеш наклонился над кроватью к самому уху Рожоша.

— На деньги, полученные от генерала Пари, — прошептал он, — я закупил оружие. Этим оружием ты можешь в любую минуту располагать. Украинский народ, готовясь к освободительной войне, пришел к тебе, вождь…

Больной дико вскрикнул и одним прыжком оказался на ногах.

— Вон! — закричал он. — Вон! Сию же минуту вон!

— Но, ради бога, майор, ваше здоровье…

— Я здоров. Тотчас же убирайся вон! И если еще попадешься мне на глаза…

От бешенства у него захватило дыхание. Стоя посреди комнаты, босой, в одном белье, он грозил кулаком перепуганному, задом пятившемуся к дверям доктору и наверно задушил бы его, если бы тот не поспешил поскорее убраться.

Рано утром в Свальяву примчалась в автомобиле Мария Рожош, вызванная телеграммой к заболевшему брату. Но как она ни торопилась, а брата уже не застала: он с первым утренним поездом выехал в Унгвар.