Шрифт:
— Мы ходили на Ден Тексстрат. Я видел этот дом. На нас из окна смотрел злой дядька — вся эта чертова Ден Тексстрат заселена злыми дядьками.
Зван покачал головой: нет.
— Что значит «нет»? Я сам знаю. Меня потащила туда Бет.
— Нет, Томас, — сказал Зван, — так нечестно.
— Это ты поступил нечестно. Я пер за тебя сумку, я пер за тебя две сумки. Бет сказала: давай я у тебя одну возьму, я сказал: потащу обе, не суйся, и ничего мне не трудно, но когда меня надувают, терпеть не могу, это подло, зачем ты так?
— Я не подлец, — сказал Зван.
Я подошел к нему, хотел двинуть его в бок, но он выставил локоть. Тогда я схватил его за руки и опрокинул на спину, он не сопротивлялся, я сел верхом ему на живот и прижал его руки к полу.
— Ты чего щекочешься? — сказал он.
— Проси пощады, — взревел я, — немедленно проси пощады!
— Где ты такого набрался? — спросил Зван.
— Или я тебя никогда не выпущу!
— Что такое пощада? Это что-то у католиков? Я не католик — а ты, что ли, католик?
— Я, черт возьми, не католик и не протестант, я ни то, ни то, — расшумелся я. — Мы с папой вообще не ходим в церковь. Папа говорит, туда лучше не ходить, потому что тогда нормально относишься и к тем, и к другим, а кто ходит в церковь, тот на дух не выносит тех, кто не ходит.
Зван затрясся от смеха, я затрясся вместе с ним.
— Пощады! — снова заорал я.
— Ни за что, — сказал Зван, — ни за что не буду просить пощады у сквернослова!
Тут вдруг открылись раздвижные двери.
Оттого что Зван жутко испугался, я тоже испугался.
В дверях стояла тетушка Звана. Лицо у нее было худое и бледное.
Я все еще сидел верхом на Зване.
Тетя не верила своим глазам и пришла от нас в ужас.
Я отпустил Звана, и мы поспешно поднялись.
— Простите, пожалуйста, тетя Йос, — сказал Зван, — но я должен был устроить нагоняй этому мальчишке.
Теперь тетушка Звана посмотрела на меня.
— Здравствуйте, мефрау Зван, — сказал я. — Я помогал делать для вас покупки, ходил по магазинам вместе с Бет.
— Какой вы подняли шум, — тихо сказала она, — какой ужасный шум. Что-то случилось, Пим, что же такое случилось?
— Ничего не случилось, — сказал Зван, — мы просто немножко поборолись, даже говорить не о чем.
— Доктор не разрешает мне просыпаться от такого непонятного шума, Пим, ты же знаешь.
— Да, — сказал Пим, — я знаю.
— А ты что тут делаешь? — спросила она у меня.
Я пожал плечами.
— Я тебя уже видела, — да ведь? Или мы не знакомы?
— Мы знакомы, — сказал я.
— Я испугалась, — сказала она. — Я подумала, что в доме чужие.
— Это были мы, — сказал я.
Зван вмиг сделался тем же жутко серьезным Званом, который сидел в школе на последней парте.
— Извините, пожалуйста, тетя Йос, — сказал он. — Это я виноват. Это я выкинул финт.
В комнату вошла Бет.
На ней был передник. Рукава темного свитера засучены. На белых руках виднелись родинки, очки сдвинуты на лоб, она смотрела на нас прищурившись.
— Выкинул финт… — повторила тетя Йос. — Ну и лексикон, Пим!
Я хмыкнул.
— Разве я так сказал? — удивился Зван.
— С кем поведешься… — начала Бет.
— От того и наберешься, — закончил я.
— Они же дети, мама, — сказала Бет и вышла из комнаты.
— Я не могла пошевелиться, — сказала тетушка Звана, — от испуга.
— Теперь лучше опять лечь, — сказал Зван.
— Он симпатичный мальчик, — сказала тетя, — но употребляет грубые выражения. Ты заметил, Пим?
Зван вздохнул.
Я засмеялся. Мне ужасно нравился этот странный дом с его странными обитателями.
В моей кровати, на которую тетя Фи крепко-крепко натянула постельное белье, я чувствовал себя неуютно. Она так далеко засунула под матрас края одеяла с верхней простыней, что я под ними не мог пошевельнуться. За окном и в соседних домах было тихо, но я все равно слышал какие-то звуки: на улице кошка жаловалась на холод, какой-то мужчина сказал громко: «А теперь спать».
— Постараюсь, — пробормотал я.